– Ну, что смущаешься, суложь моя милая? Говори, что хотела.

«Суложь моя милая», – повторила про себя Малфутка, блаженно полуприкрыв глаза.

– Так вот… Сперва не сказывала, так как не уверена была, потом тебя долго не было. Но теперь-то я знаю…

Она еще пуще зарделась, отвела со лба влажные кудряшки.

– Понесла я, Свенельд. Ребеночек у нас будет.

И улыбнулась застенчиво, бросив на него искрящийся счастливый взгляд.

Но Свенельд не улыбался. Смотрел на нее серьезно, и его зеленые глаза становились будто стеклянными. Словно думал о чем-то далеком-далеком…

– Неужто не рад? – отшатнулась от него Малфутка. Сидела на коленях подле лавки, снизу вверх беспомощно и растерянно глядя на мужа.

Он по-прежнему молчал. Опустил ресницы, оставался неподвижен, только желваки на скулах заходили ходуном. Потом резко встал, зашел в парную – там зашипело, когда он плеснул квас на раскаленные камни. Малфутка осталась в предбаннике, слушала, как он сильно стегает себя веником, как охает, но не расслабленно, а как-то зло, будто бьет себя до боли. Резко вышел, облился холодной водой из ушата, схватил свежую рубаху, быстро надел на мокрое тело. Когда он уже обувал сапожки, Малфутка робко попыталась ему помочь, но Свенельд резко отстранил ее руку. И тогда она не выдержала:

– Что не так, Свенельд? Я ведь сына от тебя понесла… или дочку. Раз уж наша с тобой Малуша осталась у волхвов и найти ее нет возможности.

Это упоминание о некогда рожденной их дочери как-то странно повлияло на Свенельда. Он тихо застонал, потом вдруг погладил Малфутку по голове. В глазах уже не было прежнего холода, однако и тепла не было.

– Да, твоя Малуша была моей дочерью. И еще у меня есть сыновья Мстиша и Лют от прежней жены. А твое дитя… Уже и не знаю, от кого оно.

Малфутке стало больно. Распирающая боль заполонила грудь, давила с такой силой, что на глаза навернулись слезы. Свенельд это заметил, но словно пуще рассердился.

– Я женой тебя брал перед всем Киевом, все знают, что моя ты боярыня. И о нас много говорят. А твой приблудок… Ты ведь древлянка, Малфутка, вот и должна знать, что у того, кто живую и мертвую воду употребляет, не может быть потомства. Я уже более полугода пью живую воду. Мог ли я зачать тебе дитя?

Он резко встал и вышел, грохнув дверью. Она осталась сидеть, молчала ошарашенно и оглушенно. В ту пору, когда они вместе с варягом Свенельдом бродили по древлянским болотам, она сама ему рассказывала, что пьющий чародейскую воду остается молодым и сильным, однако не имеет способности зачинать детей. Вечная жизнь не совместима с продолжением рода – это закон. Так выходит… От кого же тогда ее ребенок?

Малфутка долго просидела без движения в опустевшей баньке. Сперва просто сидела без сил и мыслей, потом медленно оделась, шагнула через порог, даже забыв поклониться строго требовавшему почтения баннику, пошла по склону вверх к хоромине. Повернулась, только заслышав шум отъезжающего отряда. Она видела, как Свенельд пронесся мимо – в опушенной соболем шапочке, в красиво отлетавшем при скачке малиновом плаще. Скакавший за ним воевода Торбьерн, завидев Малфутку, вроде как и рукой ей помахал, но его приветливая улыбка замерла, когда увидел, как пронесся мимо нее Свенельд, не взглянув на жену. Его дружинники тоже это приметили, проезжали мимо, недоуменно переглядываясь.

Она медленно и устало возвращалась в терем. Рубаха надета как попало, сама растрепанная, босая, взгляд погасший, а в бессильной руке волочилась по земле шаль. Прошла мимо, не замечая, какими взглядами обменивается челядь. Лишь когда поднималась на высокое крыльцо, услышала позади себя довольный голос торжествующей Липихи: