— Э-э-эм… Нужно ехать прямо сейчас? — уточнила я.

— Да, предписано явиться к тринадцати ноль-ноль, — уже окончательно вошел в роль строгого полицейского лейтенант и светанул массивными часами. — Сейчас двенадцать десять. Попрошу вас не затягивать со сборами.

На языке так и завертелось “сухари, мыло, зубную щетку и спортивный костюмчик брать?”, но я промолчала.

— Госпожа Казанцева передвигается везде исключительно в моем сопровождении, — заявил Лукин. — Так как является моей подопечной и подзащитной в одном лице, а также объектом нездорового интереса некоторых могущественных подлунных.

— У меня нет никаких распоряжений на этот счет, — пожал плечами лейтенант. — Доставить нужно одну Казанцеву, вам придется прибыть к отделу своим ходом и дожидаться ее снаружи.

— А вы уверены, что в состоянии обеспечить ее безопасность в пути и во время пребывания у вас? — попытался надавить Данила, но внезапно юноша, алеющий щеками и ушами, продемонстрировал иную свою сторону, и была она откровенно враждебной.

— Я уверен, что получил четкий приказ, в котором нет ни слова ни о тебе, ни о обеспечении какой-то там безопасности для ведьмы, и намерен его выполнить не взирая ни на что, — процедил он с нескрываемой злостью. — Будешь пытаться воспрепятствовать мне, ведьмак?

Ого, а не такой уж он и мальчишка, каким мне показался сразу. Вот взглядом каким уничтожающим сверлит Лукина и тоже весь напружинился, будто готов идти в атаку или отражать нападение. Ну а с другой стороны, в этот отдел по борьбе с нами, подлунными, брать слабаков и трусов никто не стал бы.

— Никто ничему не будет препятствовать! Мы законопослушные подлунные и готовы идти навстречу представителям власти, — примирительно встряла я между ними, незаметно пихая напрягшегося Лукина локтем в живот. — Простите, как вас по имени-отчеству?

— Для вас я лейтенант Вяхирев и больше никак, — практически огрызнулся вестник неприятностей, переводя теперь тяжелый взгляд и на меня.

— Ладно, лейтенант, — продолжила я прикидываться покладистой зайкой, — хотите чаю, пока я буду переодеваться?

— Нет, — процедил он сквозь зубы с явным посылом “не считай меня лохом”. — Через пятнадцать минут вы должны быть у моей машины.

— Василек, только не мандражируй, поняла? — пошел за мной по пятам Лукин. — Сейчас просто спускаемся в подвал к алтарнику, ты мне дашь право от него запитаться, как хозяйка местная, и я нас быстренько перекину сначала ко мне в дом, а потом и свалим по-быстрому из страны.

— Зачем? — изумилась я.

— Че за дурацкий вопрос? Не чуешь запах неприятностей что ли? У отдельских новый шеф, гребаная новая метла, что сейчас поначалу начнет мести всех подряд и до чистого, выслуживаясь. Я такое уже пару раз пережил, и лучше в подобные моменты быть где подальше. Через годик-другой оптимизм угаснет, и можно будет вернуться.

— Слушай, ну если бы мне грозили реальные какие-то неприятности или было что, как говорится, предъявить по факту, то разве они не приперлись бы ломать двери со спецназом, вместо того, чтобы прислать этого нервного летеху в одном лице?

— А ты хочешь рискнуть своей задницей и проверить, есть или нет? Не беси меня, василек!

— Я думаю, что если сейчас убегу, то дам им понять, что совесть моя не чиста, и мотивирую действительно копать глубже.

— Люсь, ты совсем наивная? Ты не знаешь основной принцип наших органов “был бы человек, статья найдется”?

Я заколебалась. А что, если Лукин прав? Вот поеду я добровольно, и все, с концами. Но не поеду, и что? Автоматом зачислю себя в, как минимум, подозреваемые в чем хошь, и вынуждена буду несколько лет скитаться по заграницам. А мама, Ленка, бабуля, Алька с Никифором и Фанирсом? Ну на кой черт этому новому шефу отдела меня арестовывать? За что? Нашли какие-то мои следы на трупе Филимонова? Или следы моей крови там, где Гарпия меня избивала? Но Волхов сказал — забудь. Значило ли это, что он обо всем позаботился? Обо всем ли? Он ведь опытен в этом, должен был все предусмотреть, ведь сам, выходит, замешан в сокрытии моего участия. В любом случае, я ничего не смогу по этому эпизоду рассказать, даже будь такое желание. А если станут требовать, то тут мне и конец.