Закончив раздачу методичек, куратор обрадовал нас, что данная аудитория закрепляется за нашей группой на все время обучения, соответственно, порядок здесь мы должны наводить сами. Здесь же будет проходить большая часть наших практикумов. Лекции будут читаться в основном корпусе. Такое разделение вызвано потребностью в безопасности – восстанавливать один маленький корпус ведьмовства дешевле, чем большой общий. А еще ректор не желает, чтобы его кабинет попал в зону риска быть случайно взорванным или проклятым.
Куратор задумался и уже даже поднялся, желая, судя по всему, нас отпустить, как девчушечка с первой парты опять потянула руку вверх. Слава Богу, молча.
– Что еще? – устало спросил куратор.
– Прошу прощения, магистр Далорос, но вы не назначили старосту.
Магистр скривился, как будто его заставили есть протухший суп, и вернулся за стол.
– Хорошо, – наконец сказал он, опираясь подбородком на сцепленные в замок руки. – Пусть каждый из вас сейчас напишет заявление на назначение его старостой.
Народ зашумел, но одного взгляда было достаточно, чтобы тишина мгновенно восстановилась.
Профессионал! Я в очередной раз порадовалась за куратора. Даже я не могла добиться такой слаженности в работе группы.
Перед нами прямо из воздуха появились чистые листы бумаги, перья и чернильницы.
Я зависла.
Перо и чернила? Вы серьезно?
Нет, что, правда?
Все уже давно начали писать, а я все таращилась на средневековые принадлежности для письма. Складывая утром сумку, я абсолютно машинально переложила в нее все свои ручки и карандаши, которые перебрались в этот мир вместе со мной и которые я, как истинный преподаватель, таскаю с собой целыми пачками. Сейчас же передо мной стояла дилемма: доставать нормальную ручку или нарабатывать новые навыки. Впрочем, достаточно было вспомнить, для чего мы пишем заявление, и я радостно поставила прямо посреди листа кляксу. Быть старостой мне ну никак не хотелось, а для того, чтобы у хитрого куратора даже мысли не возникло отправить меня на это неблагодарное дело, мне необходимо было написать заявление самым ужасным из всех возможных почерков. И клякса была при этом весьма и весьма уместна.
Писать пером оказалось на удивление легко и удобно. Видимо, не обошлось без магии. Иначе чем объяснить, что одного макания в чернильницу хватало на пару строк, а сами чернила высыхали практически мгновенно.
Стоило мне поставить подпись, как заявление тут же исчезло у меня со стола, зато на столе куратора образовалась небольшая стопочка бумаги.
Ленивыми движениями и с легкой ироничной улыбкой куратор медленно перебирал наши заявления, пока не остановился на последнем.
– Ну что ж, – сказал он, и все заявления, кроме того, которое он держал в руке, тут же вспыхнули огнем и осыпались пеплом. – Поздравляю, студентка Елизаветандреевна, ваше заявление принято, и вы назначаетесь старостой.
Что?! Это как? Я же специально писала как терапевт с многолетним стажем, еще и ошибки в каждом слове старалась делать.
– Прошу прощения, – подняла я руку, и куратор великодушно мне кивнул, – магистр Далорос, вы уверены, что не ошиблись?
– Студентка Елизаветандреевна, я похож на человека, который ошибается?
– Эм-м, – проблеяла я, действительно ощущая себя студенткой-первогодкой, – нет.
– Тогда в чем дело?
Я бы тебе сказала в чем. Испокон веков старостами выбирали либо самых активных, либо (определить-то, кто из абитуриентов активный, не видя их, не так просто) тех, у кого хороший почерк. Потому как именно старосте вести журнал посещаемости и кучу бумаг к нему. А возиться с неразборчивым почерком никому не хочется. Так где же я просчиталась?