– То есть, – осторожно начала я, – вы уверены, что вы не плод моей больной фантазии?

Ректор мягко, но довольно громко рассмеялся.

– Ну, быть фантазией мне бы совсем не хотелось.

– Чем докажете? – не сдавалась я.

– Не думаю, что это возможно, – уже серьезно продолжил ректор. – Что бы я ни сказал или ни сделал, вы всегда можете приписать это вашей фантазии. Даже причини я вам сейчас боль, вы все равно можете списать это на реакции своего мозга.

– Согласна, – кивнула я. – Тогда что же мне делать?

– Единственное, что могу вам предложить – это только принять окружающую вас действительность как реально существующую.

– Но как такое возможно? – никак не могла смириться я. – Как можно принять реальность существования магии?

– В вашем мире ее разве не было? – тут же заинтересовавшись, подался вперед ректор.

– В моем мире только одна магия – деньги, – усмехнулась я. – Все остальное – иллюзии и ловкость рук.

– Интересно, – Красавчик-ректор откинулся назад на спинку кресла и начал внимательно меня разглядывать. – Но тем не менее вы – довольно сильная ведьма, а ваше проклятие произвело на виру Носильскую прямо-таки неизгладимое впечатление.

– Какое проклятие? – поспешила спросить я, абсолютно не понимая, о чем идет речь.

– Ведьмовское проклятие паники и ужаса, – легкая полуулыбка снова коснулась слишком красивого лица. – Надо отдать вам должное, я впервые столкнулся с тем, чтобы заклинание, сопоставимое по силе с боевым, звучало вполне миролюбиво.

– Это вы о песенке, что ли? – предположила я, все еще силясь понять, что имел в виду ректор.

Ректор кивнул.

– Но это действительно была просто песенка, – пожала я плечами, – ничего более.

– И тем не менее артефакты зафиксировали ваше проклятие, и их показатели внесены в ваш приемный лист. Хотите ознакомиться?

– Конечно, хочу, – оживилась я.

Ректор золотым пером написал прямо в воздухе несколько слов и через пару минут в кабинет зашла уже знакомая мне фурия из деканата. Заискивающе улыбаясь, она вручила ректору тоненькую фиолетовую папочку и, не разворачиваясь, а забавно пятясь задом как рак, скрылась за дверью. Недолго думая, ректор передал папку мне.

Едва открыв папку, я тут же забыла и про проклятие, и про какие-то там зафиксированные результаты. А все потому, что на первом же листе бумаги значилось:

Имя: Ветер

Фамилия: Елизаветандреевна

– Это что? – подняв за один уголок лист с моими как бы данными, ткнула я им в Красавчика-ректора.

– Ваши личные данные, – не совсем понимая причину моего возмущения, ответил ректор.

– Мои данные? По-вашему, Ветер – это имя? А это – ЕЛИЗАВЕТАНДРЕЕВНА? Да как это вообще одним словом можно было додуматься написать?

– Подождите, – нахмурился ректор, забирая у меня лист. – Насколько я помню, на вступительном экзамене я лично попросил вас назвать ваше имя, и вы ответили мне именно так – Ветер Елизаветандреевна, – ректор немного подумал, словно еще раз вспоминая происходящее, затем продолжил: – После экзамена вы должны были направиться к виру Громогласному для заполнения регистрационных документов. Какое имя вы ему назвали?

– Ветер Елизавета Андреевна, – все еще пребывая в шоке от того, что можно перепутать имя с фамилией, ответила я.

– Ну вот, видите, – обрадовался Красавчик, – все верно. Ваше имя и ваша фамилия с ваших слов записаны верно.

– И что мне теперь делать?

– Учиться, – еще более радостно провозгласил ректор.

– Но меня зовут Елизавета, а Ветер – это фамилия. Андреевна – это отчество, имя отца, если у вас нет такого понятия, – зачем-то пояснила я.

– Я понимаю, и даже больше – сочувствую вам, – осторожно, словно успокаивая, погладил ректор меня по руке. – Но, к сожалению, изменить что-либо мы уже не можем.