Нет, я «везунчик». Если подумать, с самого детства так… Во всем, даже если иногда мне казалось иначе. Мне снова стало дурно. Наверное, я все-таки брякнусь в обморок. И лучше пораньше, чтобы умереть «во сне». То есть в беспамятстве.
Мой хроган вдруг повернулся и тихонько шепнул:
— Все будет хорошо. Сохраняй спокойствие.
На арене вдруг появилось еще одно действующее лицо. Возможно, оно там и было, но я в свете всего произошедшего не осознала, но теперь…
Старик вышел вперед. Остановился, величаво осмотрев нас, а затем повернулся к трибунам. Первый раз я видела не мускулистого четырехрукого громилу, а долговязого, худосочного до ощущения аскетизма старого деда. Он тоже был в набедренной повязке. Тоже демонстрировал обнаженный торс, правда без татуировок и внушительного мышечного корсета. Похвастать он мог разве что выступающими ребрами, и был вроде как не серый, а пергаментно-желтый. Еще у дедушки-хрогана в наличии был лысый череп шишковатой формы — этим-то он как раз совсем не удивил.
Двумя левыми руками сразу он опирался на посох, подозрительно напоминающий какую-то деталь от большой машины. Длинный, до самых пят, белоснежный плащ струился по его спине. Один конец он лихо придерживал правой рукой, перекинув через предплечье, а оставшейся правой же активно жестикулировал, толкая речь.
Слышно было хорошо. Работал какой-то усилитель, донося его голос до самых дальних мест на трибунах. Но, наверное, биопереводчик, которым от щедрот душевных совершенно безвозмездно поделился со мной «милаха» Кан Кунт, не знал этого языка, потому что я не разобрала ни единого слова.
Сначала дед говорил с толпой. Потом, обращаясь к нашему противнику. И затем его сухая рука с по-старчески узловатыми пальцами обратилась в нашу сторону. Пожилой хроган продолжил что-то долго и величаво вещать.
Мой хроган выглядел гордо и спокойно, насколько я могла судить, стоя за его спиной. И, похоже, все понимал. А поняла только то, что нам он говорит что-то иное, чем паукану-переростку с прореженными ногами.
— Тах о ламео а храйдэ? Тах о, храд Рамм эд Торро, ду сох? Тах о эн лайани? — глаза старика хитро блеснули, или мне показалось?
Повисла короткая пауза. Даже не пауза, скорее время на то, чтобы закончить вдох или выдох, и мой хроган громко и уверенно ответил:
— Лайани тах о!
Гул пронесся по трибунам. Старик кивнул и, уставившись в землю, воздел к небу посох. Тишина упала такая, что слышно было, как у кого-то заурчало в животе. Мощно так. Голодно.
Пятка посоха глухо воткнулась в землю. Примерно между нами и механическим пауком. Старик же развернулся и потопал прочь, по щиколотку утопая в песке. Когда он отошел метров на пятьдесят, из навершия посоха вверх ударил толстый розовый луч. Он распался на несколько лучей потоньше, и те устремились по дугам к земле, заключая нас в купол.
Меня. Моего хрогана. И того — другого.