Все уже погрузились, ждали только их.

– Во время войны, когда их только привезли… Этот Лазаренко сам мне говорил: за буханку хлеба – хочешь мамашу, хочешь дочку… Вот так!

– Врал он, гад! – Белов недовольно тряхнул головой. – Я тут работал в то время…

– Гаремы заводили, Саша! – Габуния поднял черные глаза на Белова. – От голода женщины на все шли. Семьи спасали!

– И как же… – не уступал Белов. – Разве вам это можно?!

– Нельзя, конечно – связь со ссыльными! Кого-то и сажали… Но кто устоит?! Ты один в этой пустыне, женщин сколько хочешь, и все они в твоей власти! Жизнь их детей в твоих руках! Сами приходили! Много такого, Саша! Очень много!

Белов и верил, и не верил. Ему казалось, что лейтенант, как и все грузины, преувеличивает. Они забрались в мотобот.

Всю недолгую дорогу до поселка Белов смотрел на Николь. Она должна была чувствовать его взгляд, но не посмотрела ни разу. Улыбаясь, слушала Грача, который раздухарился в окружении девчат. Память у старого механика на давние события была исключительная:

– В 1908 году работали мы на рыбопромышленную компанию. Две тысячи человек нанимали тогда на рыбную ловлю! – Грач со значением всех осмотрел. – И мы эти бригады с самых верхов сюда на пески доставляли: лодки, снасти, соль… Бочки для засолки рыбы по дороге брали – в Енисейске их из лиственницы клепали, а в Костином или в Бахте из кедра. Кедровые намного лучше, а обручá из тальника или из черемухи делали. Ой, мастера работали! Бочки были, скажу я вам деточки, и по двадцать, и по двадцать пять пудов! Эвон, какие! – Грач распахнул руки и сделал суровое лицо. – Тогда тут порядку много было! Всё строго по правилам ловилось! И засолку контролировали, и чистоту, даже из Астрахани привозили спецов, те в тузлуке[46] солили или всухую… по-разному. Я почему знаю, с нами однажды, не соврать, году в десятом или двенадцатом, губернатор Енисейской губернии ходил и сам все осматривал. Такое от царя указание вышло, чтобы рыбы было больше в продаже и чтобы она хорошо засолена была. Тогда, кстати, на все снасти разрешали ловить – и на самоловы, и неводами. По триста, четыреста и пятьсот пудов брали на невод! Это в среднем!

Белов невольно слушал старика, и ему слегка досадно было, что тот раскудахтался про свою рыбу. А может быть, и от чего-то другого досадно. Он все изучал аккуратную голову Николь. Белый платочек, охватывающий загорелую шею, трепетал под встречным ветром, и Сан Санычу снова нервно становилось, что он сейчас расстанется с ней, даже не познакомившись.

Он стиснул зубы и, матеря себя за непонятно откуда взявшуюся робость, отвернулся обреченно, стал смотреть в тундру, над ней в чистом шатре неба висело ночное солнце – на часах было полпервого.

Он пытался представить Николь во Франции и совершенно не мог, только путался… но здесь, рядом с лодками и неводом, – не место ей было, такой красивой. Он вздохнул хмуро, повернулся к Вано, тот что-то шептал своей грудастой и симпатичной Герте.

– Слушай, Вано, могу я забрать ее на «Полярный»? – спросил первое, что пришло в голову.

– Кого? – не понял Вано.

– Ну ее, – кивнул в сторону Николь.

Вано повернулся к Белову. Улыбнулся хитро:

– Почему нельзя, дорогой! Ты что, уже влюбился? – грузин понимающе обнял Белова.

– Погоди, я серьезно, у нас зарплаты очень хорошие!

– Оформить можно… – подумав, сказал Вано. – А она захочет?

– Не знаю, – Белов хмуро глянул на Николь. – Мне как раз матроска нужна…

– У нее никого тут нет, может, и захочет! Сейчас компанию соберем, песни петь будем! Ты сам поговори с ней… – Вано легкомысленно подмигнул Белову и снова повернулся к подружке.