Тогда я и придумала идею с Хельгой. Первой Фединой реакцией было:

– Еще чего надумала!

– Придется, как мне это ни было бы горько. Можешь ее не… – я всхлипнула. – Хотя… лучше все-таки да. Чтобы выглядело реалистичней – заметно, если у мужчины и женщины что-то было.

И вот я «поймала» его выходящим из флигеля Хельги. Так что у меня было полное право – и юридическое, и моральное – бросить мужаизменника, и я им воспользовалась. По крайней мере, так это оценила местная публика.

– Не плачьте, фру О’Халлоран, – сказал мне Педерсен, когда мы ехали в Копенгаген. Да, именно под этой фамилией мы и жили в Хёстеркёбе. – Вы еще молоды и, как я понял, лишь недавно замужем.

– Всего год, но Патрик никогда раньше не… ходил к другим женщинам. Или я не знала, – и я заплакала еще громче.

– Фру О’Халлоран, это нормально для мужчин. Моя Астрид не протестует, когда я захаживаю к Хельге, следит только, чтобы я тратил на нее не слишком много денег. Да и вы подумайте – ну что в этом такого? Тем более у вашего мужа даже ничего не получилось.

Я никогда не слышала столько слов от обычно молчаливого датчанина, но мысленно возблагодарила Бога, что никто не сообразил, что плакала я из-за нашего расставания, а не из-за мнимой измены. Ведь когда я еще увижу моего любимого?

9 февраля 1855 года.

Вена, Хофбург.

Граф Александр фон Менсдорфф-Пули,

министр иностранных дел Австрийской империи

– Ваше императорское величество! – я щелкнул каблуками и встал по стойке смирно. – Разрешите доложить!

– Что у вас там, граф? – болезненно скривился Франц-Иосиф. Похоже, их императорское величество перебрал чуток вчера вечером и уже был не рад, что назначил мне встречу в столь ранний час. Об этом говорили и мешки под его глазами, и хриплый голос, да и перегаром от их величества все еще попахивало. «Эх, – подумал я, – не повезло Австрии с императором – впрочем, похоже, он долго не задержится на своем посту»[5].

– Ваше императорское величество, вчера меня посетил русский посланник Горчаков и передал мне ноту от русского министра иностранных дел, генерала Перовского.

– Я знаю, как его зовут, граф. Ближе к делу.

– В ноте содержится категорический отказ отвести войска из Дунайских княжеств со ссылкой на то, что их там даже меньше, чем предусмотрено нашим договором.

– Проклятый фон Рехберг унд Ротенлёвен, это он навязал нам этот договор.

– То же и про Галицию – с указанием на то, что никакие ограничения по войскам там не прописаны.

– То же вам говорил тогда и сам Горчаков?

– Именно так, ваше императорское величество. В ноте содержится и требование о соблюдении договора в части антироссийской политики в Галиции – в точности как тогда от русского посла. Разве что они предлагают обсудить максимальную численность войск и на той границе.

– А насчет предателей?

– Перовский просит предоставить письменные доказательства их вины. Он обещает их расследовать, и в случае, если они подтвердятся, передать их императору Николаю для принятия окончательного решения.

– Вот, значит, как… Граф, мне известно, что вы – министр иностранных дел, а не военный министр. Но вы – человек военный. Расскажите мне, соответствует ли численность наших войск в Кронштадте[6] данным, представленным в русской ноте?

– Не совсем, ваше императорское величество. Так было три недели назад. Теперь же их там на три тысячи больше. А по всему Семиградью[7] – примерно в три с половиной раза больше, чем в Кронштадте.

– Можно ли большую часть этих войск скрытно сосредоточить в районе Кронштадта?

– Скрытно – вряд ли, ваше императорское величество. А вот в Санкт-Георгене