Этот рассказ Молочков начал с некоторым вызовом. Мягкий его голос заранее напрягся, оттопыренные уши малиново накалились.

– У нас любят издавна повторять: «царь-плотник, царь-плотник». Прилепилось к Петру, и всех умиляет, как же, царь-государь всея Руси и так ловко топором орудует. Памятник соответственный соорудили: царь, в рубахе, топором ладит ботик. Корабельный плотник. Поставили у Адмиралтейства. Символ! Хрестоматийный образ! На самом деле называть Петра плотником – все равно что числить Льва Толстого артиллеристом. Глупости это, никакой он не плотник!

Человек считает главным в своей жизни одно, а потом оказывается, что главным было совсем другое. У Боккаччо основной страстью была наука, он составлял энциклопедии, исследовал античные рукописи. Под конец жизни стал священником, занялся толкованием «Божественной комедии» Данте. Что осталось от всей его деятельности? Книга непристойных рассказов, их он шутя написал для одной принцессы. Дивная книга – «Декамерон». В старости он горячо отрекался от нее и все же остался на века приговоренным к ней: «Боккаччо-Декамерон».

Гёте разрабатывал теорию цвета. Льюис Кэрролл всю жизнь занимался математикой…

Подростком Петр не выказывал интереса к царским своим обязанностям. До пятнадцати лет торчал то в кузне, то столярничал, играл в войну, строил крепости, плавал на старом ботике. Судя по его юным пристрастиям, никогда бы ему не стать государственным гением. Не надень на него судьба короны…

Начав учиться корабельному делу, Петр смолил, шпаклевал, буравил, ковал, чертил и, конечно, плотничал. Сооружал фрегат «Петр и Павел» он уже не плотником, а мастером. Все это было попутно, задача у него была – не просто строить корабли, а находить архитектуру, располагать мачты, искать пропорции. Всего полгода понадобилось, чтобы он понял, что каждый мастер на голландских верфях производит собственный расчет, своим опытом пользуется, общей же науки нет. Без теории ставить корабельное дело в России, строить флот невозможно. Торговать голландцы умеют лучше всех, корабельное же дело у них поставлено эмпирически. Петру нужно было постигнуть закономерности, ибо по своей натуре он не «царь-плотник», он «царь-инженер». Как ни люба ему Голландия, он покидает ее и отправляется в Англию за корабельной наукой на королевских верфях Дептфорда. Петр изучает теорию кораблестроения.

– Царь-инженер? Это что-то новое, – подал голос из своего угла Елизар Дмитриевич.

Реплика профессора обрадовала Молочкова.

– В том-то и дело, никто этого не хочет замечать. Более того, он не просто инженер. – Учитель сделал паузу и провозгласил торжественно: – Он естествоиспытатель! Я утверждаю, именно наука его сокровенное призвание. Отсюда все остальное. Ему не дает покоя любопытство, то самое, какое движет каждым ученым, желание опробовать новое, более совершенное, узнать законы, закономерность природы, мира, чего угодно.

Историки умиляются необычному поведению царя, отмечают: для европейских монархов того времени, для Людовика XIV, Вильгельма Оранского – английского короля, Леопольда Австрийского, подобное было бы диким. На самом же деле куда необычнее другое – то, что, не имея высшего, да и просто образования, он сумел критически подойти к голландскому корабельному делу, увидеть отсутствие «совершенства геометрического». Для этого нужен врожденный талант, такой инженерный талант впервые в истории оказался на троне. В первый и последний раз.

Елизар Дмитриевич хмыкнул несколько иронично: