В этом отрывке, трогательно переполненном штампами, столь характерными для школьного письма, деревня фактически синонимична лесу, при этом сама она как бы и не присутствует, не видна «из-за деревьев». Природа не просто рядом, но сливается с деревней, концептуально они неразделимы. В данном случае природа, по сути, конституирует «сельскость». И такая «природная деревня» обладает некоторыми особенностями. Прежде всего, природа «первозданна», она не затронута и не «испорчена» цивилизацией, она такая, какова она и есть, без видимого влияния человека. При этом, несмотря на ее «нетронутость», природа не дикая, она безопасна и дружелюбна, открыта и гостеприимна. Деревня-природа обрамлена рамкой и возведена в статус пейзажа, столь милого взгляду горожанина. И такая перспектива диктует определенные правила взаимодействия – пейзаж предполагает прежде всего созерцание. Интересно, что подобный подход к природе отнюдь не отрицает ее прагматического использования. Ягоды-грибы, столь часто упоминаемые в нарративах про природу, органично вписаны в саму ее концепцию. Они номинируются в первую очередь как ее дары. И «потребление» леса предполагает и потребление его «даров», что в общем-то маскирует, снимает проблему прагматики.

Итак, природа становится не просто брэндом деревни, это бодрийяровский симулякр – знак, который имеет тенденцию заменять, вытеснять реальность. Природность деревни формирует ее новую субъектность, позволяющую переопределить деревне свой статус, свою роль и взаимоотношения с окружающим миром. Новая субъектность позволит деревне переопределить взаимоотношения с городом, вывести их на качественно иной уровень взаимозависимости.

Вопрос о том, почему для современной деревни именно идея природы оказалась центральной темой констируирования пространства, ключевой смыслообразующей категорией, требует дополнительных исследований. Я лишь могу предположить, что в ситуации, когда в общественном дебате крайне проблематизирована экология, «первозданная» природа становится несомненной и неоспоримой ценностью. Пространственная близость позволила деревне воспользоваться таким ресурсом, превратить ее в особый капитал. И в заключение следует еще раз акцентировать сущностную подвижность современной субъектности. Безусловно, брэнды и знаки деревни могут и будут меняться и множиться в зависимости от изменения социальных условий и контекстов.

Бауман З. (2002) Индивидуализированное общество / Перевод с англ. / Под редакцией В. Иноземцева. М.: Логос.

Богданова Е. (2006) Антропология деревенской двухэтажки, или к вопросу о неудавшихся проектах власти // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. Ученые записки / Под ред. Т. Шанина, А. Никулина. Вып.5. М. С. 351–366.

Болтански Л., Тевено Л. (2000) Социология критической способности // Журнал социологии и социальной антропологии. Том III. № 3. С. 66–83.

Великий незнакомец (1992): крестьяне и фермеры в современном мире / Хрестоматия. Сост.: Теодор Шанин. Пер. с англ. М.: Прогресс; Прогресс – Академия.

Великий П., Елютина М., Штейнберг И., Бахтурина Л. (2000) Старики российской деревни. Саратов: Изд-во «Степные просторы». 128 с.

Виноградский В. (1996) Российский крестьянский двор // Мир России (Социология. Этнология. Культурология). № 3. С. 3- 76.

Виноградский В. (1999) “Орудия слабых”: неформальная экономика крестьянских домохозяйств // Социологический журнал. № 3/4. С. 36–48.

Гололобов И. (2005) Деревня как не-политическое сообщество: социальная (дис)организация мира собственных имен // Журнал социологии и социальной антропологии. № 2. Т. VIII. С. 40–54.