Спокойно дождавшись рассвета, Вожников, улучив момент, выбрался из возка и, прихватив сушившуюся на заборе курточку с капюшоном, выскочил за ворота, где тотчас же смешался с толпой мелких торговцев, грузчиков и мастеровых. Уже трезвонил, звонил колокол, возвещая начало рабочего дня, и князь, накинув капюшон, придал своему лицу самое озабоченное и хмурое выражение – как у всех. За городскими стенами всходило солнце, отражаясь в стеклах ратуши, в окнах богатых домов и в цветных витражах собора. Похоже, все сейчас двигались в одном направлении – к главному городскому рынку, куда Вожникову было не очень-то надо. Если начнут искать – так именно оттуда, ибо где еще беглецу удобней всего отыскать земляков? Один ведь долго-то не побегаешь, тем более в незнакомом городе, в чужой стране.

На рынок князю было не надо! Он все подумывал, где бы свернуть, куда бы податься и, наконец, схватил за руку пробегавшего мимо мальчишку-нищего:

– Эй, малый! Рыбацкие ворота в какой стороне?

– А вон! – мальчишка махнул рукой в сторону кривой и темной улочки, застроенной узкими фахверковыми домами, так, что верхние этажи уступами нависали над нижними, не пропуская животворящие лучи солнца к текущим помоям.

Ударивший в нос князю стойкий запах мочи и фекалий мог бы свалить с ног и быка!

– Вы по ней до конца, господин, а там спросите, – крикнул вслед беглецу нищий.

Егор обернулся и едва успел уклониться от выплеснутого прямо ему на голову содержимого ночного горшка.

– За такие дела морду бить надо! – выругавшись, погрозил кулаком князь. – Вот ведь чучела, а туда же – Европой себя называют. Не устроить простых нужников!

Слава Господу, зловонная улица быстро закончилась, выведя беглеца на небольшую округлую площадь, от которой отходили улица пошире, прямые и замощённые мелким булыжником – насколько представлял себе Вожников, Аугсбург ведь тоже когда-то построили римляне, как водится, по образцу своих военных лагерей.

На площади торговали зеленью – укропом, луком, редиской.

– Эй, бабуля, к воротам Рыбаков – куда?

– Вон, прямо. Купите лук, господин!

– В следующий раз – всенепременно.

Обнадежив старушку, беглец, зашагал вдоль застроенной богатыми каменными особнячками улице, в конце которой виднелось какое-то большое вычурно-узорчатое здание с высоким шпилем, наверняка главный городской собор, весьма даже приличный… впрочем, беглецу сейчас было не до аугсбургских красот.

– Ворота Рыбаков? А вон, господин, монастырь Святой Урсулы – видите?

– Угу.

– Так вам туда. Чуть дальше другой монастырь будет, тоже доминиканский, Святой Магдалены…

– Магдалена? А, знаю, знаю – лыжница. А дальше куда?

– А там уж и недалеко. Увидите. Удачи вам, господин.

«Какие удивительно доброжелательные люди в этом вонючем городке! – поблагодарив прохожего, вдруг подумал Егор. – Они, несомненно, достойны канализации и даже бани. Впрочем, и то и другое здесь, наверное, есть… только отнюдь не для всех. Средние века – все живут корпорациями – гильдиями, цехами. И всякая корпорация одеяло на себя тянет. Цех кузнецов, цех портных, цех булочников… Российские железные дороги, Газпром, Росгидро… Министерство обороны, МВД… Феодализм, однако, живуч!»

Около мужского монастыря Вожников едва не подрался с монахами, дюжими упитанными молодцами, живо напомнившими Егору знаменитых альхеновских «сирот» из бессмертного романа «Двенадцать стульев». Такие же рожи – ого-го, не одну женщину мимо не пропустят – одну юную девчонку с корзиной, как видно, служанку, так и вообще, зажали, задрали юбку… Егор не сдержался, подскочил, съездил особо наглому по сопатке – тот так и сел, мотая круглой башкой, словно оглоушенный бык, остальные вытащили было ножи, но князь красноречиво показал сволочугам кулак с таким грозным видом, что те сочли за лучшее ретироваться. Трусоваты оказались братцы!