Только лишь нить жемчуга могла считаться моей по праву, так как являлась подарком от Милады, переданным озерной кикиморой, забегавшей поведать мне о своих злоключениях. Она единственная была не ворованной, но для меня предназначенной.

Братья Змеи наказ царя выполняли с присущим лишь для нечисти разрушительным старанием. Нежданно навязанную подопечную они одевали, обували, кормили и работой не нагружали, допуская до меня в день не больше полудюжины рассказчиков. И создавалось ощущение, будто Змеи сознательно растягивали срок моего пребывания в Кощеевом замке. Сам Кощей, кажется, это тоже понимал, по крайней мере с каждым днем лицо его преображалось все больше, и на смену смертельной скуке приходило злое веселье.

Странные и непонятные игры нечисти меня тревожили. Змеи знали, что происходит, и Кощей знал, что происходит, но никто из них даже не думал утрудить себя тем, чтобы приобщить к этому несомненно важному знанию меня.

Обидно, если честно.

И даже от прямого вопроса уходили, обещая, что я и сама все узнаю, когда придет время.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как мириться и ждать… хотя ждать было очень сложно.

Правдой о своей жизни делиться ко мне приходила не только безобидная нечисть, такая, например, как водянница, которая с охотой вылила на меня всю историю ее родника, по ходу дела с удовольствием жалуясь на проблемы и злоключения. История у нее вышла душещипательная, но несколько… водянистая, а от журчащего, порой неразборчивого голоска у меня разболелась голова. Но водянница была мелкой, слабой и неопасной для людей.

И переживать после разговора с такой нечистью я могла разве только о том, что Мыш не выдержит-таки непрекращающегося нервного бормотания Бежаны, и они сцепятся. А разнимать их, разумеется, придется мне.

Потому что Змеи скорее ставки возьмутся делать, чем драчунов разнимать, а к волкам-оборотням, что состояли на службе у Кощея и жили в казармах недалеко от замка, приближаться я все еще опасалась и попросить их о помощи была не в состоянии.

Целую седмицу моя жизнь была тиха и безоблачна, пока слух о безумной царевне, записывающей истории жителей Тринадцатого государства, чтобы после их людям понести, не добрался до самых мрачных, топких и опасных окраин Кощеева царства.

И пошли ко мне полуденницы со своими жизнеописаниями и ненавязчивыми предложениями выйти с ними в поле поплясать немного под полуденным солнцем; шишиги с жалобами на русалок наглых и злоязыких, на кикимор, дразнящих их за жабьи улыбки, и (неожиданно) на Варвару, с появлением которой Водяной перестал внимание уделять своим подчиненным, вспоминая разве лишь только о любимицах-русалках.

Берегини… берегини мне понравились, многие из них приходили с гостинцами: Земляниченка принесла лукошко, полное спелой сочной земляники, Березенница поднесла крынку березового сока, а совсем молоденькие смешливые Лиственницы-близняшки венком одарили.

Бежана не одобряла подарки и совсем уж не одобряла того, что я их принимаю. Мыш негодовал, что для него ничего вкусненького беспечная легкомысленная нечисть заготовить не додумалась. Я не обращала особого внимания на их ворчание.

Мыш был вечно чем-то недоволен и ругался, и задобрить его не мог бы даже весь сыр, хранящийся в закромах у домовых.

После берегинь пошли волки-оборотни. Привлеченные задорной веселостью и весенней красотой лесных дев, и они заинтересовались-таки моим делом. На разведку со своей историей самым первым волком был послан Скуль, но он все больше робел, принюхивался и поскуливал, от стресса и страха линяя с поражающей старательностью. Толком ничего не поведав, ушел, оставив на память о себе клочья легкого мягкого подшерстка и несколько длинных царапин на каменном полу от мощных когтей задних лап.