– Прости. Прошу, помоги нам выбраться с острова. Донеси князю Ковалевскому, что мы здесь, пусть он пошлет виману, – попросил я, понимая, что самое насущное для нас с Ольгой, это вернуться в Россию.
Гера в самом деле могла исчезнуть и ничем не помочь мне. Она вполне могла меня проучить, набивая себе цену, и лишь потом снизойти. Об этом я подумал с некоторым опозданием, понимая, что лучше не переходить обозначенные ей границы.
– Почему же Ковалевскому? Вы настолько важные персоны, что уместно будет сообщить об этом императрице. Тем более она уже посылала за тобой виману, правда ошиблась островом, – рассмеялась Величайшая.
– Решить этот вопрос с князем было бы уместнее, – засопротивлялся я, понимая, что впутывать сюда Глорию очень нежелательно. Я не был даже уверен, что Глория, она же герцогиня Ричмонд при Великой Британской Короне, не замешана с похищением Ольги.
– Нет, Астерий. У тебя нет выбора. Решать, как вас отсюда вызволить буду я. И я хочу, чтобы в эту игру играли все, а не только угодные тебе люди. Тем более, Глория… Она меня радует последнее время: после моего явления она стала часто молиться мне, приносить дары на алтарь и обращаться с молитвами. То же самое касается другой зависящей от тебя женщины – баронессы Евстафьевой. Теперь она свихнусь в другую сторону, и ходит вся в черном, часами проводит время в моем храме, вымаливая прощение себе и здоровье ненастоящему князю Мышкину. Не забывает поклоняться у алтаря Асклепия. При этом она не понимает, что все это зря: никто не поможет им двоим – так потребовал Перун. Я бы даже сжалилась, может попросила Асклепия, но не могу.
– Не думаешь, что Талия может в конце концов отчаяться и отвернуться от богов, – подумав о своей подруге, я помрачнел и решил, что как только смогу, обязательно навещу ее и Родерика и поддержу, чем смогу. А Родерик, если он будет настойчив и будет делать то, что я ему сказал, то выкарабкается без помощи богов и вопреки недоброй воле Перуна.
Словно услышав мои мысли Гера сказала:
– После всего, что случилось, тебе есть о чем задуматься, Астерий. Скорее всего, тебе придется столкнуться с Перуном. Вряд ли эта встреча для тебя станет приятной. Я постараюсь помочь, но знай, очень скоро я сама буду в немилости у Громовержца. На этом распрощаемся, – она грустно улыбнулась и исчезла в золотом сиянии.
***
Опасаясь, что Голдберг приедет за ней под вечер, Светлана пару часов провела в костюмерной, болтая о всякой ерунде с Катей Глебовой, а когда та уехала домой, то Ленской ничего не оставалось, как подняться в театральное кафе, поужинать там бутербродом и взять чашечку кофе. Светлана не верила, что Артур посмеет увести ее из театра силой. Все-таки это было бы слишком дерзким с его стороны. И вряд ли бы у него что вышло бы: ведь она бы кричала и сопротивлялась, как могла. Наверняка бы сбежались многие театралы, и все это кончилось для Артура печально, несмотря на его огромное влияние в театре Эрриди. Но и встречаться с ним еще раз наедине в своей комнате Ленская не желала. Ей очень не хотелось снова возвращаться к прежним разговорам, которые неминуемо кончатся скандалом. Кроме того, Голдберг в порыве гнева мог опять распустить руки, а такого Светлана опасалась особо. Не потому, что она боялась боли от побоев, но потому, что это было слишком дико и унизительно.
В кафе Ленская просидела долго. Выпив третью чашечку кофе, Света поняла, что ей предстоит еще одна бессонная ночь. Из-за бессонницы ее начнут мучить мысли о графе Елецком и негодяе Голдберге. Если мысли о последнем ей удавалось отогнать, то Саша почти все время присутствовал в ее голове, и она понимала, как глупо было с ее стороны пытаться закончить роман с ним так, как попыталась это сделать она. Попытки обмануть себя обходятся очень дорого. Теперь, после мучительного опыта Ленская все бы отдала, чтобы вернуть тот вечер – вечер после школьного экзамена и вместо слов расставания сказать Елецкому: «Я тебя люблю! Приходи ко мне чаще! Мне плохо без тебя!». А сейчас… Сейчас от Елецкого не было даже сообщения, которое она так ждала. Ведь она излила ему всю душу, написав то, что поначалу не позволяла сказать ее гордость.