- Еще бы, связи аж до князя Козельского Григория Юрьевича, - усмехнулся я, вспоминая разговор с Голицыным и князем Ковалевским.

- Увы, говорят, что так, - Еграм кивнул и поправил волосы, развиваемые ветром. – Говорят, твоей подруге баронессе…

- Евстафьевой, - подсказал я.

- Да, досталось там, - он поморщился, не желая произносить то, что вертелось на языке.

- Досталось, - согласился я. – И если бы это была не Талия, то другая на ее месте могла бы не выжить или потом наложить на себя руки. А Талия – особая девочка. Наверное, будет на похоронах.

Мы немного помолчали. Я знал, что граф Сухров знаком с ней: виделись несколько раз благодаря Дарье Грушиной. И даже как-то спорили из-за меня. Тогда, на какой-то вечеринке Сухров со своими друзьями уверяли, что я – слабак, а Талия злилась и кричала на них, доказывая, что я сильнее их всех. И права оказалась моя подруга, твердо стоявшая за меня. Да, она бывает невыносима и треплет окружающим нервы, но при этом в ней много своих достоинств, которые есть далеко не у каждого из нас.

- Подонки они, - качнув головой, сказал Сухров, глядя на проплывающие мимо улицы Свято-Царского района.

Мы уже подъезжали, впереди показалась стела из черного мрамора, возведенная над Тринадцатым Камнем Перуна. Там располагался храм Громовержца и небольшой сквер, а дальше за аркой Вечного Пути начинались сами сады Персефоны, большая часть которых занимало кладбище. Кладбище не слишком старое, поэтому здесь было мало родовых захоронений первого дворянства, а среди купечества, интеллигенции и иных состоятельных семей оно считалось местом достаточно престижным для погребений.

«Катран» Сухрова остановился на площади справа от арки. Площадь больше чем наполовину была заполнена эрмимобилями и виманами. Удобное для парковки место оказалось не так просто. Поэтому извозчик сначала высадил нас ближе к арке, собираясь заняться вопросом парковки потом.

- Ты знаешь куда идти? – спросил я Еграма, когда мы остановились в тени высокой черной статуи, символизирующей Покой. Вторая, олицетворяющая Вечность, возвышалась по другую сторону прохода.

- Да, шестнадцатая западная аллея. Там дальше увидим, - сказал он, взяв за руку Артис проходя под аркой. – Будет почти весь наш класс. Не придет только Подамский и Романович.

Когда мы прошли мимо склепа, сложенного из желтого песчаника с каменными горгульями у входа, нас нагнал Лужин и Адамов и сестры Озерские. Девушки выражали мне соболезнование, говорили сбивчиво, скорбно, как обычно бывает, когда сказать что-то нужно, но нет подходящих слов. Адамов молчал, глядя в другую сторону от меня и несомненно чувствуя много вины за прошлое.

После поворота на шестнадцатую аллею стало видно само место похорон: там собрались провожающие около сотни человек.

- Саша! – я повернулся и увидел Ковалевскую, идущую от святилища Персефоны вместе с Леной Афинской и Звонаревым.

- Соболезную, - сказала княгиня, обняла меня и поцеловала в краешек губ. – Ты не поверишь, Саш. Скажешь такого не может быть, но я с ней как-то сдружилась в последние два дня, - дальше мы пошли вместе, отставь немного от других, и Ольга продолжила: - Наверное, это глупости и такого не может быть. Что такое два дня, это совсем ничего на фоне наших пяти лет в одном классе, лет которые мы мало общались и мало знали друг друга. Я сама не знаю этому объяснений, но Айлин мне стала близка и понятна в эти два коротких дня. Не скрою, меня с Айлин сблизило именно твое отсутствие. В те дни, ты как бы был, но был чужой, холодный, не с ней и не со мной. И может быть поэтому… Ладно, не хочу об этом. Мне сейчас правда больно, что все так вышло. Я знаю, кем для тебя она была. Айлин мне сама говорила, а я как дурочка смела еще над вами посмеиваться.