– И что это за преступление?

– Жена их отца, княгиня Синильда, ведунья высокого ранга посвящения, пред ликом богини Макоши обвинила Драговита и Годлава в насилии над собой.

– Она представила свидетельниц?

– Да. Причем ее свидетельница была близкой по крови обвиняемым, а значит, и веры ей было втрое больше.

– Имя этой свидетельницы?

– Ты задаешь лишние вопросы, ведун, – холодно произнесла Ангельда. – Я вправе не называть имен.

– Но ведь на князьях проклятье не только Макоши, но и Велеса?

– Мы сотворили навий обряд, ведун, в присутствии бога и богини. Княгиня Синильда поставила свою жизнь против жизни князя Драговита. Исход дела тебе известен. Он умер на следующее утро, и его смерть стала подтверждением ее правоты.

– Но ведь князь Годлав был принесен в жертву богу Одину раньше, чем прозвучало это обвинение? – неожиданно вмешался в разговор Осташ. – И город Рерик был разрушен раньше?

– Ты меня удивляешь, боготур, – вскинула голову кудесница. – Для богов нет понятий вчера, сегодня и завтра, для них существует только вечность. Смерть Драговита подтвердила и виновность Годлава, а конунг Готрик и князь Свентислав были лишь орудием в руках Чернобога. Ты очень рискуешь, боготур, становясь на сторону княжича Сидрага, ибо в случае его поражения на Калиновом мосту тебе придется заплатить за свою ошибку жизнью и душой.

– А мне сказали, что ты, кудесница, против участия князя Трасика в суде бога Велеса, ибо он не был еще совершеннолетним, когда его мать творила черный обряд.

– Тебе сказали неправду, боготур. А потому – берегись.

Кудесница круто развернулась и вышла из комнаты, не попрощавшись с гостями. Боярин с боготуром переглянулись и поспешили покинуть негостеприимный кров. Поведение кудесницы было странным, но, пораскинув умом, Драгутин пришел к выводу, что Ангельда просто не могла вести себя иначе. Объявляя участника черного обряда князя Трасика несовершеннолетним, она тем самым ставила под сомнение его результаты. Те самые результаты, которые возвели на великий стол нынешнего ободритского князя и позволили снять обвинение в предательстве с лужицкого князя Свентислава. В сущности, кудеснице Ангельде все равно, Трасик ли убьет Сидрага, или Сидраг убьет Трасика. Ее вины нет в том, что Велесовы волхвы неправильно истолковали волю своего бога. Сама кудесница не отступила от заповеданной богами правды.

Выслушав приговор баяльника, ган Карочей впал в задумчивость, и это еще мягко сказано. Ибо слова премудрого Баяна не лезли ни в какие ворота. После продолжительного транса тот заявил, что принесенные скифом волосы принадлежат женщине, более того, женщине знатной, Макошиной ведунье довольно высокого ранга посвящения. А ведь Карочей собственноручно снял эти волосы с гребня, которым князь Трасик расчесывался на его глазах. Ган уже собрался обвинить баяльника в шарлатанстве и потребовать назад десять денариев, но в последний момент изменил свое решение.

– А ты уверен, что не ошибся? – спросил он, пристально глядя в глаза собеседнику.

– Эта Макошина ведунья участвовала в черном обряде, – почти шепотом поведал Баян. – Большая тяжесть на ее душе, ибо она сказала неправду пред ликом богов. И волосы ее пропитаны навьим духом. Еще немного, и я навечно бы остался в стране Забвения.

Если судить по взмокшему лицу Баяна, то он действительно пережил тяжелые мгновения. Похоже, баяльник честно отработал полученные деньги, и ган не вправе предъявлять ему счет.

– Видишь ли, Баян, – осторожно начал Карочей, – я ведь брал волосы у мужчины.