– Никого я не укрываю! Если муж жену изгнал, она возвращается в дом своего отца, в дом своего рода, а род ее – я!

– Ты глухой? – процедил Духарев. – Я же тебе ясно сказал: я ее не изгонял! Она сама из дома сбежала, когда я в поход ушел!

– Не могла Сладислава такого сделать!

– Еще как могла! Потому что гордость в ней взыграла! Я, видите ли, против ее желания нашу дочь за хузарина отдать хочу!

– За какого еще хузарина? – изумился Мышата.

– За Йонаха, Машегова сына!

Мышата осел на лавку, поскреб затылок, задумался. Духарев ему не мешал. Налил чашку вина, выпил… Кислятина. Сейчас бы водки стакан… Поймал себя на том, что подобных мыслей у него не появлялось уже лет десять, – и тоже задумался.

Первым молчание нарушил Мышата.

– Так вот почему она в монастырь хочет, – произнес он уже спокойно. – Теперь я понимаю.

– А коли понимаешь, так объясни мне, тупому! – буркнул Духарев.

– Мог бы и сам догадаться. Она дочь отмолить хочет. Грех, на который ты Дану обрек.

– И ты туда же! – воскликнул Духарев. – Какой, к бесам, грех! Они любят друг друга! Йонах за нее жизнь отдаст, не колеблясь! Отец его – мой друг и муж редкого благородства! Что вам еще надо?

– Йонах – иудей.

– Можно подумать, ты у нас добрый христианин, – желчно произнес Сергей.

– Добрый, – кивнул Мышата. – Десятину исправно плачу, посты соблюдаю…

– Сейчас, между прочим, пост, – напомнил Духарев, который, общаясь с булгарским патриархом, был в курсе всех церковных мероприятий. – А ты только что у меня на глазах мясо жрал!

– Так я же в походе, – пояснил Мышата. – В походе можно.

Духарев только рукой махнул. На всё у этого кабана ответ есть.

– Значит так: ни в какой монастырь Слада не пойдет. Пусть возвращается домой и отмаливает Данку дома, в Киеве. Ты понял?

– Я-то понял, но переубеждать ее не буду, – спокойно ответил Мышата. – Сам сказал: твоя жена. Вот приезжай и уговаривай ее сам.

– Ты дурак совсем? – снова вскипел Духарев. – Куда я приеду? В Константинополь? Я – воевода Святослава! Да меня ромеи мигом в темницу упрячут!

– В Климатах тебя никто бы в темницу не упрятал. Но в Климаты ты не поехал. Потому что с девкой этой своей здесь вошкался!

– Опять двадцать пять! На носу своем потном заруби: это не девка, а боярышня Людомила Межицкая! Проявишь к ней неуважение хоть словом, хоть чем, я тебе лично, вот этой рукой, – Духарев поднес к физиономии Мышаты кулак, – зубы вышибу! Ясно тебе?

– Ясно, – буркнул названый брат, отодвигаясь.

– Всё, этот вопрос закрыт. Теперь о Сладе: от слова своего Йонаху я не отступлюсь. Хочет в монастырь – ее право. Никогда я твою сестру не неволил и сейчас не буду. Только напомни ей, что у нее, кроме дочери, еще сыновья есть. И если она желает их добрыми христианами вырастить, лучше бы ей в Киеве жить. Не думаю, что Киев дальше от Бога, чем ваш развращенный Царьград!

– А я думаю…

– А мне плевать, что ты думаешь! Мне надо, чтоб ты Сладе передал мои слова, ясно?

– Ясно, – буркнул Мышата.

– Передашь?

– Передам.

– Ну вот и хорошо, – кивнул Духарев. – Поладили. А теперь давай за это дело выпьем вместе.

Мышата поднялся, вздохнул шумно, покачал головой.

– Там во дворе сундучок с золотом стоит, – сказал он. – Это твое золото. А пить с тобой я не буду.

– Интересно, почему?

– Потому что лад у нас с тобой разный, вот почему! А сейчас я к князю твоему пойду: есть у меня и для него новости, – и, тяжело ступая, Мышата направился к дверям.

Духарев его не удерживал.

– Ну и где крепость? – спросил Духарев проводника.

– Там, – булгарин показал кнутом. – Вон над той скалой. Видите зубчики чернеют? Это – первая. А вторая – подальше и с другой стороны дороги.