Он замолчал, голова повисла. Думала, набирает воздуха, чтобы поведать душещипательную историю, но послышалось тяжелое сопение, глаза закрылись.

Я осторожно произнесла:

– Ну?

Старик вздрогнул и очнулся, голова снова поднялась.

– Что? – спросил он.

– Ну, вы рассказывали о своей памяти, – напомнила я.

– Память… – проговорил старик, глядя в никуда. – Ох, ведьмочка, память, единственное, что осталось и терзает меня. Не дает уйти. Я помню, что был ленив. Ленив настолько, что не вставал с печи, даже когда жена просила зимой сходить за водой. Мечтал, чтобы все отстали, а я лежал в тепле… Теперь тепло повсюду…

Видимо, какой-то очень ленивый при жизни человек.

Немного осмелев, я приблизилась. Незнакомец теперь еще больше дерево. Его стало даже жалко.

– По-моему, слишком суровое наказание для лени, – проговорила я сочувственно. – Множество людей ленятся. Что ж теперь, всех их в деревья превращать?

Взгляд старика стал недовольным, он спросил, вытягивая шею:

– Я разве дерево?

– Ну как вам сказать, – растерянно сказала я и, на всякий случай отшагнула. – Частично. Частично дерево.

Он печально вздохнул.

– Может, поэтому так хочется пить. Хотя в этом месте всем не достает воды. Если бы хоть глоток… Но вокруг пустыня, а мне так хочется покинуть ее.

– Так почему не уйдете? – поинтересовалась я, поглядывая на горизонт, который, возможно и не горизонт, а бесконечный путь в никуда. – Почему не встанете и не пойдете, куда хочется? Тут, конечно, выбор не большой, наверное. Но почему не попытать счастья? Идемте со мной.

Едва закончила фразу, поняла, что делать этого старика спутником не очень хочется. Глухая тоска и бесконечная апатия, которыми от него веет, успели нагнать вялость и на меня, захотелось присесть рядышком, подремать.

К моему облегчению он покачал головой, скрипнув, как сухое дерево.

– Я не могу уйти, – произнес он. – Толком не знаю, почему. Просто не могу. Мои корни проросли в почву, мой ствол высох от жажды, я не могу… Жена замерзла той зимой. На смерть замерзла. Я не могу уйти.

Что он мелет? Какой зимой?

Потом дошло: старик не совсем в себе, видимо, долгое сидение на пне действительно превратило его в деревяшку. Такую же сухую и безответную к проблемам других, какой был при жизни, и что муки его – это расплата.

И, возможно, мучает он себя сам.

Я неловко повела плечами и сказала:

– Тогда я пойду, наверное.

Неожиданно его глаза уставились на меня, в мутных радужках мелькнуло сознание.

– Ты странная, – сказал он. – За что ты здесь?

В груди колыхнулась тревога. В голове мелькнули слова Харона о том, что мертвые не очень жалуют живых на своей территории.

Нервно сглотнув, ответила уклончиво:

– Да так. Это вообще не моя вина. Не совсем моя, точнее.

Взгляд старика снова потух.

– Такое бывает, – произнес он устало. – Бывает… Но до Стикса тебе не дойти. Он может быть в любой стороне. Лучше остаться в городе и найти работу.

– Каком еще городе? – не поняла я.

– В любом, – сказал мертвый. – Найди любой город. Если повезет, не застрянешь на месте, как я. Поймай извозчика, и поезжай.

Он снова опустил голову, на этот раз до самой груди, послышался сухой скрип, будто он несмазанная телега. Потом плечи повисли, старик вздохнул и застыл, став совсем похожим на корягу.

Я не много подождала, надеясь, что мертвый скажет еще что-нибудь, напутствие или хотя бы укажет направление. Но спустя пару минут, поняла, он больше ничего не скажет.

Ну, хоть что-то.

С тяжелым сердцем я развернулась и снова двинулась в сторону, как мне казалось, реки. Но слова старика пульсируют в висках, и как бы не хотелось, ему приходится верить. Еще и парня надо искать. Надо хоть карту какую-нибудь.