– Ладно, если что – еще подойдем.

По базару идет Малиновская – она вела у нас физику в одиннадцатом классе. Она – с мужем и дочкой, дочке лет двенадцать. Не замечает нас, проходит мимо. Антон говорит:

– Прикинь – если б Малиновская у нас кофту купила? Я б ей пару сотен скинул по старой памяти…

Мы смеемся.

Народу – все больше и больше. Из толпы выныривает пацан. Лет шестнадцать, стриженный наголо.

– А, вот – кроссы ничего! Какой размер, сорок второй?

– Да, – говорю я.

– Вот как раз деньги за практику получил, половину мамаше, половину себе. Мерить не буду. И так видно – самый раз.

Пацан отсчитывает деньги. Я достаю из сумки второй кроссовок, отдаю ему, сую купюры в карман. Пацан кладет кроссовки в пакет, отходит.

Антон хохочет.

– Молодец, так и надо этих лохов. Они ж у тебя сорок первый были, да?

– Ага.

Три часа. Мы – голодные и замерзли. Я продал весь свой товар – немного дороже, чем брал, почти окупил поездку. У Антона еще много не продано.

– Все, надо сваливать, – говорит он. – Еще и рэкетиры могут доколупаться. Они обычно не лезут к тем, у кого мало шмоток, только если под конец базара, когда мало народу.

Идем с папой к остановке. Он несет мою сумку, в ней банки с вареньем и овощными салатами.

– Ну что, не получился из тебя бизнесмен? – спрашивает папа.

– Почему не получился? Я ж не прогорел. Еще и на кассетах что-то заработаю…

– Дело не в этом, Володя. Надо, чтобы каждый занимался своим делом, понимаешь? Только в своем деле ты можешь чего-то добиться. А эти ребята, которые ездят на старых «фордах» – на них равняться не надо. Каждому свое, ты понимаешь? «Йедем дас зайне», как это звучит по-немецки.

– Можно подумать, я знаю, чем мне надо заниматься…

– И неудивительно, что не знаешь. Это – дело непростое. Я вон только после армии понял… Так что, у тебя время есть.

Он сует руку в карман, вынимает потертую зеленую купюру.

– Держи.

– Что это?

– Пять долларов. Тебе на жизнь.

– Не надо.

– Бери, бери.

– Мама знает?

– Неважно.

Под навесом остановки – никого. Папа ставит сумку на лавку, садится.

Я подхожу к краю тротуара. Улица пустая, на стоянке такси – два частника, «жигули» и сорок первый «москвич». Со стороны магазина идет, шатаясь, мужик в очках.

Я спрашиваю папу:

– До которого часа троллейбусы ходят?

– Должны до часу ночи…

– А вдруг уже не будет?

– Не волнуйся, что-нибудь придумаем.

Пьяный останавливается напротив остановки. К нему подходит стриженый наголо бык в черной кожанке из кусков. Пьяный спрашивает:

– Тебе налить?

Он расстегивает ветровку, достает открытую бутылку водки, в ней – почти половина. Бык улыбается.

– Ты что, все, что тебе наливают – все туда?

– Да нет, я с дня рождения… А что тебе не нравится?

– Все заебись, только ты поменьше базарь, а то я – художник неместный, попишу и поеду.

– Какой ты художник, я не знаю. А я вот электронщик хороший… Только это сейчас никому не надо…

Мужик садится на лавку. Бык смотрит на нас с папой.

– А вам куда ехать, далеко?

– На вокзал, – говорю я.

– Давайте подвезу. Мне – на Гришина, за вокзалом. Не бойтесь, бесплатно – я сегодня добрый. Пошлите.

– Поезжай, раз предлагает, – говорит папа. – Вдруг троллейбуса уже не будет?

Бык идет к частнику на «москвиче». Мы – за ним.

Папа отдает мне сумку, мы жмем друг другу руки. Бык садится спереди, я – сзади, ставлю сумку на сиденье.

– Значит так, начальник, – говорит бык водителю. – Сначала в «ночник» на Пионерской, потом кента – на вокзал, а меня на переезд закинешь. – Он поворачивается ко мне. – Ты студент, да? А где учишься?

– В Минске, в инязе.