«Ты хотел невозможного! – быстро ответил я. – Разве ты не понимаешь? Я тоже этого хотел, но с самого начала мы были обречены».
Едва уловимо шевельнув губами, он поднял руки, словно пытаясь защититься от моих слов.
«Я хотел найти любовь и добро в этой живой смерти, – продолжал я. – Но это было изначально обречено, потому что нельзя любить и быть счастливым, заведомо творя зло. Можно только тосковать о недостижимом добре в образе человека. Но есть один выход. Я знал его еще задолго до приезда в Париж, я знал его еще тогда, когда впервые убил человека, чтобы утолить жажду. Единственный выход – моя смерть. Но я так и не принял ее, не смог это сделать, потому что, как и все создания, не хочу умирать! И я искал других вампиров, Бога, дьявола, сотни других вещей под сотнями других имен, но все оказывалось одним и тем же злом. Все было не так, потому что я всегда знал, что проклят, если не Богом, то собственной душой и разумом, и никто не смог бы переубедить меня. Я приехал в Париж и встретил тебя. Ты казался мне прекрасным, могущественным, спокойным, недостижимым. Но ты такой же разрушитель, как я, только безжалостный и коварный. Ты показал мне, кем я могу стать, какой глубины зла, какой степени безразличия надо достичь, чтобы заглушить эту боль. И я принял этот путь. Их больше нет – этой страсти, этой любви. Ты видишь сейчас во мне свое собственное отражение».
Арман молчал. Он давно уже поднялся и стоял теперь спиной ко мне, глядя на реку. Я тоже смотрел на реку и думал, что больше ничего не могу сказать, ничего не могу сделать.
«Луи». Арман поднял голову, его голос звучал глухо и незнакомо.
«Да, Арман», – откликнулся я.
«Тебе нужно от меня что-нибудь еще?»
«Нет, – сказал я, – о чем ты?»
Он не ответил и медленно пошел прочь. Сначала я подумал, что он решил просто немного пройтись по илистому берегу реки, что он хочет побыть один. Но вскоре он превратился в точку на фоне волн под светом луны, и я понял, что он уходит навсегда. Больше я его никогда не видел.
Только спустя несколько дней я окончательно осознал, что Арман покинул меня. Он так и не вернулся за своим гробом, и через месяц я отнес его на кладбище Сент-Луи и поставил в склеп рядом со своим. Давно заброшенная могила стала последним приютом единственной вещи, оставшейся после Армана. Но скоро меня стало тяготить присутствие этого гроба. Я все время думал о нем: просыпаясь вечером и засыпая на рассвете. Однажды ночью я вытащил гроб и разбил на мелкие кусочки, спрятав их в высокой траве между могилами.
Вскоре после этого ко мне пришел молодой вампир Лестата. Он умолял меня поделиться своими знаниями об этом мире, стать его товарищем и учителем. Помнится, я сказал ему, что наверняка знаю лишь одно: если увижу его хоть раз, то непременно убью.
«Знаешь, каждую ночь, когда я выхожу на охоту, кто-то должен умереть, пока я не найду в себе мужество покончить с этим, – сказал я ему. – А ты самый подходящий кандидат на очередную жертву: убийца, такой же отвратительный, как я».
Следующей ночью я уехал из Нового Орлеана, потому что печаль не оставляла меня. Не хотелось больше думать об умирающем в старом доме Лестате или об этом грубом молодом вампире, который упорно преследовал меня… или об Армане.
Я хотел оказаться в незнакомом месте, ни о чем не вспоминать, ни о чем не думать.
Вот и все.
Молодой человек смотрел на вампира, а тот, сложив руки на столе, щурясь, глядел на движение ленты в диктофоне. Под глазами у него залегли красные полукружья, лицо осунулось, и выступающие на висках вены казались вырезанными из камня. Он сидел тихо и неподвижно, только зеленые глаза жили на белом лице.