– Говорят, – захлёбываясь, продолжает Верка, – к студентке приставал.

Маресюк прыскает в кулак.

– Кныш? Да он же старый и с залысиной! – аргументирует она.

Пирогова поднимает палец вверх и авторитетно заявляет:

– Старый конь борозды не портит…

– … но и глубоко не пашет, – хихикает Маресюк. – Знаем-знаем… Интересно, кто же пал жертвой его чар?

Вот и мне тоже интересно. У нас на курсе – всего семь девчонок на тридцать парней. На параллельном ситуация и того хуже. Он, правда, ещё читал политологию у старших курсов, но и там женский контингент – дефицит.

Вера пожимает плечами:

– Имя жертвы предпочли не оглашать.

– Откуда у тебя вообще такая инфа? – подозрительно щурится Маресюк. И тут я с ней полностью согласна – верится с трудом, что какой-то второкурснице, пусть даже и такой пронырливой, как Пирогова, удалось раздобыть столь ценные сведения.

– Вы не поверите! – начинает она, важно вскидывая палец. – Моя двоюродная сестра работает в деканате. Печатает всякие бумажки. В том числе, и итоги заседания комитета по этике. Ну, короче, вчера она зашивалась. Попросила меня занести несколько бумажек нашей Бобрихе. А там верхним как раз и лежало про Кныша…

– Круто! – тянет Светка. – Жаль его, кто ж у нас теперь будет социологию читать? Опять какого-нить зануду очкастого пришлют? – косится на меня и дует губки.

Будто я виновата в том, что у нас появился новый препод по английскому. Я и сама ему не рада.

Светка и Верка сворачивают в ближайшее кафе – их, чую, распирает пообсуждать, поугадывать жертву. Ну что ж, пусть. А я собираюсь в типографию – нужно заказать флаеры для Герты. Мы вместе с ней волонтёрствуем в приюте для бездомных животных, и на носу очередная акция. Будем приглашать на неё людей, раздавая объявления на улицах. Дизайн нехитрый, мой, но милый, я им горжусь. Чем больше людей узнают о приюте – тем больше друзей и добрых рук появится у наших хвостиков.

Иду к машине, погружённая в мысли, и снова, со всего маху, врезаюсь в человека. Вскидываю голову, натыкаюсь на насмешливый взгляд:

– Кажется, у вас это входит в привычку, Сенцова?

– Могу тоже сказать о вас, Константин Викторович.

Он прав – за те две недели, что он ведёт у нас английский, я, словно по закону подлости, ещё раз пять влетала в него. (Хорошо, хоть больше не падала). Невольно начнёшь подозревать неладное. Хотя… он, наверное, тоже. Поэтому стоим сейчас напротив друг друга, сверлим взглядами… Никто не хочет признавать своей вины. И я не могу понять, что со мной такое – обычно я вежлива и тактична, особенно, с профессорами в универе. Всегда соблюдаю этикет и пиетет. Но с Ларёвым (а теперь я знаю ФИО этого красавчика, впрочем – он моё тоже) по-другому. Один его вид пробуждает в моей душе что-то злое и нехорошее. Будто вытягивает моё тёмное «я».

Вот и сейчас – схватил и держит за локоть, ещё и ухмыляется при этом.

– Отпустите, – требую.

Он хмыкает и лишь плотнее сжимает пальцы. Хорошо, что на мне плотный пиджак, а то наверняка остались бы следы.

– Что за молодежь пошла? – он картинно закатывает глаза. – Никакой благодарности! А я, между прочим, спас вас от очередного позорного падения.

Константин Викторович прав – я действительно веду себя гадко и неблагодарно.

– Простите, пожалуйста, – лепечу, густо краснея, и всё-таки добавляю: – И спасибо, что подхватили…

– Так бы и давно, – он убирает руки, поднимая их вверх и показывая свои миролюбивые намерения. – Но просто так я вас не отпущу. Пока не узнаю, в какие-такие мысли вы были погружены… Небось, размышляли о новой коллекции какого-нибудь модельера?