– Я не останусь здесь больше месяца, максимум двух.

– Я тоже.

Наш поезд резко останавливается. Мы выходим и блуждаем в тусклом подземном лабиринте метро под Парижем.

– Что означает «sortie»? – спрашивает Скарлетт, глядя вверх.

– Не знаю, – говорю я встревоженно. Мы перетаскиваем наши огромные сумки из одного туннеля в другой, вверх и вниз по тысяче ступеней, пытаясь сдвинуть с места каждый закрытый турникет и дверь из нержавеющей стали. Метро закрывается ночью, и мы заперты. Стою перед парой стальных дверей и решаю их перескочить. Оглядываюсь назад, на лице Скарлетт написано: «ни за что».

– Пойдем, я помогу тебе, – упрашиваю я.

Я не заметила, насколько она миниатюрная, может быть, всего пять футов и четыре дюйма (163 см). Она закатывает глаза и наконец карабкается на турникет с той стороны, где вставляется билет, затем забрасывает ногу на стальную дверцу и скользит вниз по противоположной стороне. Поднимаю багаж, перетаскиваю на другую сторону, взбираюсь вверх и спрыгиваю.

Мы блуждаем по лабиринту, который кажется нам милями туннелей и тысячами шагов, пока не услышим звук автомобилей, проезжающих по мокрой улице наверху. Поднявшись на последний лестничный пролет, перетаскивая наши тяжелые сумки со ступеньки на ступеньку, мы наконец-то выходим на улицу. Как и говорила Аллейн, Париж чертовски холодный – к тому же дождливый и ветреный.

Вскоре нас, машущих в темноте, замечает такси, и мы передаем водителю адрес.

– Ah oui, Saint-Germain (Ах да, Сен-Жермен. – Фр.).

Он выскакивает из машины и кладет наши чемоданы в багажник.

– Allez, les filles, allons-y! (Ну, девочки, давайте, поехали!)

Мы садимся, и он жмет на газ.

Пока мы мчимся по улицам Парижа, его абсолютная красота избавляет от сонного, капризного недовольства и пленяет меня. Мы поворачиваем за угол, и сквозь туман вижу окаймленную деревьями Сену, сияющую мрачной чернотой, в которой отражаются уличные фонари и освещение мостов. Грандиозные дворцы подсвечены со всех сторон. При виде этого великолепия центр Лос-Анджелеса напоминает мне апокалипсис.

Такси останавливается возле отеля, который французское агентство забронировало для нас. Дверь заперта, поэтому нажимаем на звонок. С глухим стуком открывается толстая деревянная панель, за ней появляется взъерошенный полусонный мужчина в пижаме. Он жестом приглашает следовать за ним, и мы тянем наши сумки вверх по четырем пролетам скрипучей лестницы в маленькую комнату с одной небольшой кроватью, биде, раковиной, без туалета. Человек исчезает, мы падаем в постель и выключаем свет.

– Сколько тебе лет, Джилл? – тихо спрашивает Скарлетт.

– Недавно исполнилось двадцать, в октябре.

– Ты можешь хранить секреты? – спрашивает она.

– Да, конечно.

– Я солгала в агентстве. Мне не двадцать один.

Я смотрю в темноте на потолок.

– Так. Ну и сколько тебе лет?

– А на сколько я выгляжу? – нерешительно говорит она.

– Не знаю, может, двадцать четыре? Максимум, что я могу предположить.

– Нет. Мне двадцать восемь, и всего пять футов и четыре дюйма. Мне страшно оказаться здесь. Когда встречалась с Жеральдом, мы сидели. В основном я занимаюсь рекламой товаров для лица и волос, но не уверена, что трюк сработает. Как ты думаешь, они отправят меня домой?

– Прежде всего, ты не выглядишь даже примерно на двадцать восемь, ты такая хорошенькая и отлично справишься. Я прямо вижу, как ты сражаешь всех наповал своей внешностью. Надеюсь, мы обе останемся.

Парижская улица, зима 1980 года

Европейские полицейские сирены и сигналящие машины утром выводят меня из комы. В комнате так холодно, что мое лицо онемело. Краем глаза вижу трубу, которая идет вдоль стены. Она покрыта выцветшими цветочными обоями, такими же, как на стенах. С улыбкой думаю об Аллейн.