– Что касается Нупты, – перебил его Набузардан. – я проверил, она действительно приходится мне троюродной племянницей. Но моя жена двоюродная сестра Шаник-зери. Ты должен понимать, что это означает. Кроме того, меня волнует, что у тебя трое наследников. Где они смогут заработать столько имущества, чтобы потом не приставать ко мне с домогательствами?

– Полагаю, на войне, – ответил Рахим.

– С Мидией? – недоверчиво спросил Набузардан. – Ты в своем уме, Подставь Спину? Прежде, чем мы раздробим горцам зубы, вырвем их волосы, сокрушим печень, они жестоко потреплют наших храбрых воинов.

– Все равно победа будет за нами! – решительно заявил Рахим.

– Да, победа будет за нами, – подтвердил Набузардан, – однако сколько она потребует жертв? Конечно, ради блага государства можно пойти на любые испытания.

– А другой войны, великий Набузардан, не предвидится? – осторожно спросил Рахим.

– Не могу утверждать наверняка, но в настоящее время мысли молодого правителя направлены на восток, пусть Мардук поможет ему в этом начинании. Мардук всегда помогает тем, кого он облачает в царственность. А ты благодари своего покровителя Шамаша. Он дал мне знамение. Твоя Луринду приходится внучкой великому царскому писцу-сепиру Иддину-Набу, не так ли?

– Так, Набузардан, пусть твой илану будет сильным и могучим.

– Это упрощает дело. Я не говорю да, Рахим. Я говорю, это родство значительно упрощает дело, и я готов обсудить возможный брачный контракт между твоей Луринду и моим четвертым сыном Нур-Сином.

Рахим даже отпрянул, невольно сглотнул.

– Я мечтал отдать внучку за воина.

Набузардан неожиданно сел на тахте, даже руки вскинул.

– Наши мечты во власти небожителей.

– Это твое последнее слово?

– Да.

Вечером следующего дня Икишани вновь навестил Рахима. Зашел запросто, как ни в чем не бывало. Рахим сначала от удивления слова не мог вымолвить, молча слушал рассуждения торговца недвижимостью о видах на урожай, о знамениях, посланных богами.

– Слыхал?! Каждую полночь в Ларсе, в храме Эбаббара в небо вздымается огненный столб, а в Уруке разрушены два святилища. Одно сгорело, другое поразила молния. Представляешь, молния ударила, а грома не было! А в Сиппаре вот что случилась. Вдруг ни с того ни сего среди ночи люди услышали вопли женщины: «Дети мои! – кричала она. – Дети мои! Мы погибли!» Но самое великое чудо явилось в Эсагиле. Стоило жрецу-светоносцу добавить напты[26] в чашу, как вдруг в ней полыхнуло огромное пламя, да не просто огонь, а в виде букв…. Все попадали на пол, затаились. И ничего не случилось! Пламя утихло и стало как прежде. К чему бы это?

– Зачем пришел? – спросил Рахим, терпеливо слушавший незваного гостя.

Икишани поправил брюхо, сел поудобнее и укорил хозяина.

– Вот ты, сосед, сердишься на меня, а зря. Все дело можно в два счета уладить. Не передумал насчет внучки?

– Не передумал.

– Напрасно. Где ты найдешь ей еще такого жениха, как я? Мало ли, вдруг тебя в суд потянут. Судиться – дело хлопотное, накладное, особенно если навыка не имеешь. И нет заступников среди великих. Здесь нужен верный и знающий друг. Что, спрашивается, ты к Набузардану зачастил, нынче он тебе не опора. Сам на волоске висит…

Икишани неожиданно прервал речь…

Рахим почувствовал холодок на сердце. Подобный озноб обычно нападал на него перед битвой – в тот самый момент, когда становилось окончательно ясно, что схватки не избежать. С годами это ощущение оформилось в предусмотрительные мысли, как ловчее вести себя во время сражения, как вертеться, на какой прием ловить соперника. Против полуголого воина из Египта или одетого в бронь и буйволиную кожу наемника-грека действовать надо было по-разному. Птицеголового Рахим обычно ловил на втором замахе, затем рубил сплеча или колол в брюхо – уроженцы Великой реки бойцами были неважными. Вот с греком приходилось возиться. Этих он старался брать снизу, метил в коленные сухожилия. К греку он обычно подкатывался по земле.