– Это Элейн, – говорит мой учитель измученным голосом. – Она была влюблена в рыцаря Ланцелота, но он любил королеву Гвиневру, жену короля Артура.

Он говорит это спокойным тоном, как будто не понимая, что это самое интересное из всего, что он мне рассказывал.

Я наклоняюсь к нему.

– А что случилось потом?

– Ее заперли в башне, и на нее было наложено заклятие – она могла смотреть на мир только через зеркало.

– А потом?

– Ланцелот ехал верхом по дороге, и Элейн повернулась, чтобы рассмотреть его.

Мистер Гилберт неспособен правильно подать даже самую простую историю.

– Зеркало разбилось, и она умерла.

У меня забилось сердце и взгляд затуманился.

– Это самый… прекрасный… и романтический… фильм… который я…

– Это не фильм, Хоуп. Это «Волшебница Шалот» Альфреда лорда Теннисона; мы проходили эту поэму в прошлом месяце. Вы вообще хоть что-то слушали?

М-м-м… нет.

Честно говоря, я слышала много скукотищи про рожь и ячмень и решила, что это поэма на тему овощей, о таком маленьком луке. Вот именно поэтому так важны правильное название и видеоряд.

Я назвала бы ее «Любовница Ланцелота мертва», и это было бы круто.

– Ну хорошо. – Мой учитель вздыхает и качает головой. – Где мы остановились? Атомы водорода, Хоуп. Сколько у них электронов?

Убейте меня.

– Пять?

Мы с мистером Гилбертом на одной волне: он явно тоже не прочь меня убить.

– Один. И так как им нужен еще один, чтобы заполнить первую оболочку, они ищут другие доступные атомы, чтобы вступить с ними во взаимодействие; а это означает, что они слабее и менее стабильны…

– А что если дело не в этом? – Я наклоняюсь вперед и тыкаю пальцем в страницу. – Вдруг они так созданы, мистер Гилберт, чтобы быть с другими атомами? Что если они этого хотят? Может быть, это их атомное предназначение?

– Что-то вроде того, – кивает учитель с неожиданно довольным видом. – Но только применительно к химии. Очень хорошо.

Я сияю от радости, хотя очевидно, что я говорила о самой себе.

– Итак, – продолжает он, – и пероксид водоро…

Слышится тихий стук в дверь.

– О нет! – вскрикиваю я и вскакиваю на ноги. – Это, наверное, кто-то из Variety хочет прервать такие важные уроки! Они поняли, что я – неотъемлемая часть интервью и без меня у них ничего не получается. Какой неожиданный поворот! Что же мне делать?

Появляется голова Эффи.

– Простите за вторжение, мистер Гилберт. – Потом она смотрит на меня с кислой миной. – Ничего не вышло, По. Я изо всех сил старалась уговорить бабушку, но… ты ведь знаешь, какая она. Если тебе станет легче: я не могу ответить ни на один вопрос, чтобы Макс и Мерси не прервали меня.

Я со вздохом сажусь на свое место.

– По крайней мере, ты не острик.

Фейт моргает.

– Острик?

– Да, – печально киваю я. – Моя собственная семья подвергла меня острикизму.

– Ты имеешь в виду: остракизму?

– Ну да, я так и сказала.

Полностью открыв дверь, Фейт со смехом и шуршанием (на ней блестящий золотой наряд) идет ко мне через комнату и целует меня в лоб.

– Ты моя любимица, – шепчет она мне на ухо.

– Все наконец закончилось? – с надеждой спрашиваю я, приглаживая хвостик. – Можно мне выйти? А… ассистент фотографа пока не ушел? Я просто подумала, что… ему может понадобиться… помощь. С его маленькой черной коробочкой или другими фотоштуками.

По здравом размышлении я готова дать ему второй шанс.

Не всех же можно очаровать с первого раза!

– Мы пока не закончили, – говорит Фейт, слегка скривившись. – Они просто… – Она протягивает мне пакет с моими мятыми джинсами и футболкой. – Солнышко, им нужно отдать платье.

Я в отчаянии смотрю на прекрасное фиолетовое платье от Веры Вонг.