– Дир, – шептал через силу Дорожкин, – а ты сам-то кто?

– Как кто? – таращил глаза Дир и, перед тем как снова кануть в месиво теней, пожимал плечами. – Дир и есть Дир. Директор леса. По жизни. А по профессии, или, я бы так сказал, по призванию, по роду, – леший, лешак, называй как хочешь.

– Дир, – почти уже во мглу спрашивал Дорожкин, – а вот у тебя дома круглый год тепло как летом? Травка там, солнце.

– Конечно, – отвечал Дир. – Это легко устроить. Лето просто накопить надо. Выходишь на солнце и копишь. Если бережливо к нему, зря не проматывать, то на всю зиму хватит. А если так-сяк, не всякий раз и до нового года достанет.

– А как же дождик? – не понимал Дорожкин. – У тебя же там крыши-то нет?

– Ну нет крыши, – уныло соглашался Дир. – Понимаешь, какое дело. Крышу накопить невозможно, да и вырастить ее проблемно. Ее крыть надо, иначе никак. Зато у меня зонтик есть. Да и что там летний дождик – в радость. Это я осенью лысый, видел бы ты, какие у меня кудри к июню пробьются.

– Увижу еще, – бормотал Дорожкин и снова проваливался в вязкую темноту.

Окончательно Дорожкин пришел в себя уже дома. Потянулся, почувствовал напряжение в животе, не открывая глаз, сунул под одеяло руку, удивился отсутствию бинтов, провел ладонью по коже и не нащупал шва. Сбросил одеяло, сел, уставился на чистый живот, на котором всего-то и было что полоса розовой, молодой кожи, и вздрогнул, когда услышал низкий хохоток.

– Удивлены, молодой человек? Признаться, что и мы тоже удивлены. Вы же, так сказать, обычный человек, а тут ведь…

На одном из антикварных стульев Дорожкина сидел полный мужчина в белом халате и натирал тряпочкой стекла очков.

– Нечаев Владимир Игнатьевич, – прогудел он неторопливо, надевая очки и взъерошивая над широким лбом черные с сединой кудряшки. – Глава больницы, ну и терапевт, и хирург в одном круглом лице и круглом теле. К вашим услугам – ваш лечащий врач. Только вы не думайте, что я тут из-за излишнего служебного рвения или в связи с необходимостью какого-то контроля за вашим состоянием. Меня Дир, знакомец мой, просил тут поздравить вас с пробуждением. Он там соорудил для вас настоящий плов, но у него ж служба, лес, а вы тут в последние сутки разоспались крепким здоровым сном, короче, просил кланяться. Встретить вас, так сказать, на пороге из обморочного состояния в дневное, хотя вы бы и без меня справились. Вы, молодой человек, сейчас как новенький. Хоть призывай вас снова на военную службу. Вы же отслужили уже?

– Отслужил, – кивнул, хлопая глазами, Дорожкин.

– Молодец, – улыбнулся доктор. – Не в смысле какой-то доблести, а по факту. Вернулся живым-здоровым, уже хорошо. На вас и раньше все так заживало?

– Владимир… – поморщился Дорожкин.

– Игнатьевич, – подсказал доктор.

– Владимир Игнатьевич, а где шов? – провел рукой по животу Дорожкин. – Ну зажило, понятно, но тут же ничего нет?

– Как раз все есть, – снова хохотнул доктор. – Кишочка к кишочке, а вот шва нет. Так его и не должно было быть, медицина, дорогой мой, кое-что может, тем более с нашими возможностями, но заживление прошло ненормально быстро. Так что вы теперь, кроме всего прочего, еще и объект изучения и даже, честно сказать, любопытства. Такой организм!

– Обычный организм, – пробурчал Дорожкин. – Все детство с простудами, даром что деревенский. Два раза воспаление легких, каждая весна – фурункулез. Бронхит хронический… был или есть. Да нет у меня никакого особенного здоровья. Вот месяц назад разбил нос, так две недели, извините, высморкаться без гримасы не мог.