На узкой кровати, застланной цветастым одеялом, сидела барышня не старше тридцати, бесцельно уставившись в неведомую точку на стене. На гостя и бровью не повела. Родион решил было, что ошибся и попал в комнату горничной, но фартук, разукрашенный вареньем, и проем, в котором виднелась кухня, подсказали.

Кухарка в этом доме, прямо сказать, была странной. Обычная столичная повариха – дородная баба из ближайших губерний, простая, розовощекая, с грубыми красными пальцами, с двумя, а то и тремя подбородками. Тонька же выглядела барышней из бедной, но приличной семьи, с правильными чертами лица, худыми пальцами и вполне стройной талией. Мгновенный портрет говорил, что девушка может быть образованной, умной, хотя и немного замкнутой. К образу прислуги прямое отношение имел только платок, стягивающий щеку, слегка припухшую.

– Зуб болит? – участливо спросил Ванзаров.

– Болит, – равнодушно ответила Тонька, не одарив взглядом. На этом общение закончилось. Сколько ни пытался Родион разговорить, как ни подъезжал с разных сторон, как ни подлизывался и ни пробовал слегка угрожать, девушка отвечала упорным молчанием. С неменьшим успехом можно было общаться с тазиком или банкой. Потеряв терпение, чиновник полиции оставил и это поле боя, с досады чуть не угодив в лужу варенья.

В соседней комнате ждало очередное открытие. Сложив ботинки на хлипкий столик, а сам привольно развалившись в плетеном кресле, пускал дым в потолок, за неимением окон, молодой человек щуплого телосложения, растрепанного вида и худощаво-романтической внешности. Угадать в нем лакея могла только буйная фантазия.

Вошедшего чиновника полиции окинули равнодушным, если не сказать брезгливым взглядом, зад от сиденья не оторвали, а каблуков со столика не сняли. Кажется, гость изнеженное существо не беспокоил. И даже узнав, что перед ним чиновник полиции, Орест Иванович, именно так звали прислугу, переложил папироску в левый уголок губ. И только.

Подавив желание взять за шиворот и встряхнуть наглеца так, чтоб подавился папироской, Родион вежливо спросил, что может сообщить о происшествии. Оказалось, юноша был разбужен криками. Когда изволил выйти во двор, там уже находились Тонька, Аглая и Нил Нилыч. Так что для следствия совершенно бесполезен. Единственный обитатель дома, на которого явление глаза не произвело никакого впечатления. Одно из двух: или туповат до неприличия, или цинично равнодушен. Что, в общем, одно и то же.

– Почему в доме так грязно и не метено? Пыль кругом, крошки на полу в гостиной? – строго спросил Ванзаров.

На него уставились удивленные светло-карие глаза:

– Я что, горничная, что ли, за всеми убирать?

И гордый лакей выпустил облако дыма.

Вдохнув напоследок аромат дешевых папиросок, Родион вернулся в большую гостиную. Там уже поджидал Бородин. Судя по невинно-неприступному виду, дело с конем закончилось вполне успешно. Настолько, что фиакр виднелся на прежнем месте. Нил Нилыч блестяще улыбнулся:

– Ну как, уже нашли разгадку?

– Мне посоветовали не вмешиваться в ваши семейные дела.

– Ай, ну, конечно, няня! – Нил отмахнулся, словно от осы. – Вечно в каких-то страхах и сомнениях пребывает. Не слушайте ее. Я здесь хозяин.

Не рискнув сомневаться в этом вслух, Ванзаров сказал:

– Надо допросить еще одного свидетеля.

– Это кого же? – удивился Бородин. – В доме больше никого нет.

Чиновники полиции, имеющие счастье служить в 4‑м участке Казанской части, были завалены делами сверх всякой меры. Так были заняты, что им в рот кусок не лез. Конечно, куда там лезть после трех чайников чая, выпитых с утра. А еще рты коллежского регистратора Матько и губернского секретаря Редера были заняты наиважнейшей проблемой, а именно – обсуждением домашних способов заготовления варенья. Матько, господин с большой плешью и маленькой мордочкой, настаивал, что сахара полагается сыпать одну часть к двум частям ягод. Его же сухощавый коллега бился до последнего за самый правильный рецепт: часть на часть.