В этот момент раздалось несколько неодобрительных возгласов со стороны других гостей, до которых долетал голос Уоррендера. Больше того: генерал-губернатор отчетливо услышал последнее его высказывание, и премьер-министр увидел, как он поманил к себе помощника. Жена Харви Уоррендера, бледная хрупкая женщина, неуверенно подошла к мужу и взяла его за локоть, он словно не заметил ее.

Доктор Борден Тейн, министр здравоохранения и благосостояния нации и бывший чемпион по боксу в колледже, возвышавшийся над всеми, произнес театральным шепотом:

– Да прекратите вы это, ради Христа! – и подошел к Каустону, стоявшему рядом с Уоррендером.

Кто-то с нажимом прошептал:

– Уберите его отсюда!

Другой откликнулся:

– Не может он уйти. Никто не может уйти, пока генерал-губернатор здесь.

А Харви Уоррендер, ничуть не смущаясь, продолжал.

– Рассуждая об иммиграции, – громогласно объявил он, – я вам вот что скажу: публика хочет видеть сочувствие, а не факты. Факты неприятны. Наши соотечественники любят считать, что в стране двери открыты для бедных и страждущих. Они чувствуют себя тогда благородными людьми. Вот только они предпочли бы, чтобы бедные и страждущие, приехав сюда, не мелькали у них перед глазами и не заражали вшами предместья или не пачкали благонравные новые церкви. Нет, господа, публика в нашей стране не желает широко открывать двери иммигрантам. Больше того: она знает, что правительство никогда этого не допустит, а потому можно спокойно кричать, требуя этого. Тогда все будут добродетельны и одновременно ощущать себя в безопасности.

В глубине души премьер-министр признал, что все сказанное Харви разумно, но политически неосуществимо.

– Да с чего же все это началось? – спросила одна из женщин.

Харви Уоррендер услышал это и ответил:

– Это началось, когда мне сказали, что я должен изменить свое управление департаментом. Но должен напомнить вам, что я провожу в жизнь Акт об иммиграции, то есть закон. – Он окинул взглядом фалангу стоявших вокруг мужчин. – И я буду продолжать следовать закону, пока вы, мерзавцы, не согласитесь изменить его.

Кто-то сказал:

– Возможно, завтра у вас уже не будет департамента, приятель.

Рядом с премьер-министром появился один из его помощников – на этот раз лейтенант военно-воздушных сил – и тихо произнес:

– Его превосходительство просил меня сообщить вам, сэр, что он уходит.

Джеймс Хоуден посмотрел на дверь. Генерал-губернатор с улыбкой обменивался рукопожатиями с несколькими гостями. Премьер-министр вместе с Маргарет направился к нему. Остальные тут же расступились.

– Надеюсь, вы не против того, что мы рано уходим, – произнес генерал-губернатор. – Мы с Натали немного устали.

– Я должен извиниться… – начал было Хоуден.

– Не надо, дорогой друг. Лучше будет, если я ничего не увижу. – И генерал-губернатор тепло улыбнулся. – Самого счастливого вам Рождества, господин премьер-министр, и вам тоже, дорогая Маргарет.

И их превосходительства, предшествуемые помощником, со спокойным достоинством направились к выходу – дамы на их пути приседали, а их мужья кланялись.

В машине, возвращаясь из Дома Правительства, Маргарет спросила:

– После того что произошло сегодня вечером, не должен ли Харви Уоррендер уйти в отставку?

– Не знаю, дорогая, – задумчиво произнес Джеймс Хоуден. – Он может ведь не захотеть.

– А ты не можешь его заставить?

Хоуден подумал, что́ сказала бы Маргарет, если бы он ответил откровенно: «Нет, я не могу заставить Харви Уоррендера уйти в отставку. И причина в том, что где-то в этом городе – наверное, в каком-нибудь сейфе – лежит бумажка, на которой кое-что написано моим почерком… И если ее оттуда вытащат и опубликуют, то это может стать моим некрологом… или запиской самоубийцы Джеймса Макколлума Хоудена».