– Ве-е-ер, ну Вер, хочешь, я тебе шоколадку куплю, ты с чем любишь – с орехами или просто молочный?

– Не нужна мне твоя шоколадка, – Вера чуть хмурилась, но и улыбалась одновременно, стараясь не слишком показывать кривенькие зубы, которых стеснялась, но, черт, ему так трудно было не улыбаться, ведь обычно молодые парни с ней не заговаривали, а хмуро просили сигареты или торопливо переминались, пока она выбивала им алкоголь. – Мне ж худеть надо, а не шоколадки лопать, да и денег таких у меня все равно нет. Вчера аванс дали – пятнадцать тысяч всего, а жить-то на что?

– Ну дай хоть пятнадцать, и продуктов покупать тебе не надо, раз ты худеть собралась. А я тебе очень скоро все отдам, да еще в похудательной клинике курс оплачу, там знаешь каких результатов народ добивается – офигеть! За два месяца делают себе совершенно новые фигуры, и все на каких-то новых БАДах на основе зеленого кофе и еще каких-то микроорганизмов, прикинь, я рекламу видел.

– Это ты где такое видел? По телеку?

– Да не, ты что, такое по телеку не показывают, это ж элитная клиника, туда только особая публика попадает, я видел ее в журнале у одних… партнеров своих. Я ж, Вер, с кем попало не работаю, со мной такие люди сотрудничают, их даже в телевизоре не увидишь, потому что им, с их секретностью, ни в какой телевизор нельзя. И потому все самое лучшее у них только среди своих распространяют, ну чтобы не стал кто попало ломиться за самыми передовыми наработками, понимаешь?

– Да понимаю. Как уж нам, простым смертным, не понять-то. Нас там никто не ждет. Ну на, не пятнадцать, четырнадцать триста осталось, но триста я себе оставлю. А отдашь-то когда?

– Скоро, Вер, очень скоро, ты ж меня знаешь, я человек честный! – для пущей убедительности стукнув себя в грудь и просияв чарующей улыбкой, Димас наскоро чмокнул Верочку в пухлую щеку и направился к дверям, на ходу соображая, хватит ли полученного на самое необходимое. Не тридцать, конечно, но все же.

Валерий Стефанович восседал в своем любимом ортопедическом кресле, немного приподняв ноги, отвернувшись от рабочего стола, заваленного бумагами и придавленного сверху громадой монитора, и безрадостно таращился в панорамные окна своего офиса, безучастно наблюдая за тем, как самая деловая часть города пытается отразиться в окнах небоскреба напротив. Думать о работе совсем не хотелось: череда мелких проблем, назойливость задач, неотвратимость совещаний и регулярных деловых встреч вызывали в нем привычное уныние и тоску, порождали странные фантазии – желание стать птицей. Но не каким-нибудь банальным городским голубем, конечно, а удивительной, невиданной в этих краях особью. Она бы взлетела над Сити, широко расправив крылья, какое-то время парила между небоскребами, заставляя офисных работников отвлечься от дел и таращиться в окно, наблюдая за ее плавным полетом, а потом, взяв курс вдоль реки, полетела бы над Москвой – свободная, живая, настоящая.

Назойливая напоминалка на телефоне звенела уже в третий раз, а это означало, что он уже на пятнадцать минут опаздывает на пятое сегодня по счету бессмысленное совещание. Он опустил ноги, тяжело приподнялся с кресла, как будто в нем двести килограммов или ему восемьдесят лет, а не сорок с небольшим при достаточно собранной фигуре, горестно вздохнул и пошел вселять надежду и оптимизм в своих сотрудников.

Переговорная, тоже с панорамными окнами, была залита солнцем, которое уже клонилось к закату и щедро наполняло золотом небоскребы, даруя работникам призрачную надежду на скорое завершение рабочего дня. Самые осознанные из них специально приходили на совещание чуть пораньше, чтобы занять места лицом к заходящему солнцу, впрочем, конечно, не все задумывались о таких мелочах, разве что молодежь, привыкшая получать от жизни все и еще чуть-чуть больше.