В фильме «Кукушка» есть потрясающий эпизод (81-я минута), когда девушка-саамка пытается вернуть финна, подстреленного русским и находящегося без сознания, «из страны мертвых» с помощью шаманского ритуала. Она рассказывает, что ее бабушка умела это делать – превращаться в собаку и лаем возвращать «уходящего».

«Я верну тебя с пути смерти, я перехвачу тебя по дороге в царство мертвых. Вернись, услышь вой собаки и вернись – она сторожит твой очаг. Я ветер, я сильный северный ветер, который отнесет тебя к берегу», – шепчет Анни, бьет в бубен, дует солдату в ухо и протяжно, по-собачьи, воет. И это возвращает душу Вейкко в его тело.

Я вспоминаю этот эпизод, когда мы с Сашей ссоримся, и я чувствую, как он уходит от меня под толщу воды, закрывается на семь замков, отдаляется на расстояние дня пути. И тогда вместо того, чтобы разозлиться, плюнуть, послать все к черту и хлопнуть дверью, я начинаю говорить, потому что интуитивно понимаю, что не важно, что именно я сейчас говорю, – важно, чтобы он слышал мой голос. Потому что мой голос – это я, и я здесь, и я никуда не уйду, я выбираю не уходить.

Я выбираю говорить, потому что мне не все равно. Потому что я знаю, во что превращаются браки, в которых не говорят, в которых не возвращают, – и царство семьи превращается в царство тени, и мы уходим туда, где слышим голос.

Из-за обиды или злости Другой может не разбирать наших слов, не понимать их смысла, но, пока он слышит наш голос, он будет знать, что его зовут, что он нужен здесь, что он нужен. Недаром родные говорят с людьми, впавшими в кому, а матери – с ребенком, которого носят под сердцем, особенно если есть угроза его потери. Сами того не ведая, мы используем голос как средство связи, как прочную нить, как брошенную через туман рыбачью сеть, как удары бубна и лай собак, превращаясь в северный ветер, зовя обратно.

Если ты спросишь меня, а чего вообще стоило заморачиваться, чтобы прийти в этот мир, я отвечу: хотя бы потому, что здесь есть дождь, собаки и «Glory Box» в исполнении Джона Мартина, мамины глаза и большие папины ладони, друзья, которые молятся за тебя, и враги, которые однажды пройдут мимо, не навредив.

Если ты сейчас потерялся, иди на мой голос.

Если понадобится, я буду говорить всю ночь.

Музыка: Kate Tucker & The Sons Of Sweden – Everything Went Down

Есть в году такое странное время густых туманов, в которое ты проваливаешься, как медная пуговица в щель между половицами. И вроде ничего вокруг не меняется: ты все так же ходишь на работу, пьешь чай, стираешь вещи и чистишь зубы – но пространство и время теряют привычную структуру, становятся пористыми, хрупкими, ломкими.

Границы дней размываются, планы теряют четкость, да и сам ты становишься чем-то вроде акварельного наброска: Бог рисовал-рисовал – Богу надоело.

И здесь главное не запаниковать. Не броситься заполнять пустоты первым подвернувшимся под руку – вещами ли, словами, людьми, музыкой. Не начать активно перемещать себя между столиками в залах для некурящих и барными стойками для отчаянно пьющих, восемнадцатью вкладками в браузере и тремя встречами за день – лишь бы только снова почувствовать, что ты зафиксирована, что по крайней мере на этот вечер, на эту ночь ты точно будешь занята.

Не важно, что ерундой.

А если попробовать научиться принимать такие дни как подарок? Как возможность перейти из режима «потребляй, работай, сдохни» в состояние, близкое к медитации? Когда все «хорошо и правильно», без оговорок и оглядок на прошлое, и красота момента больше не абстракция: ты начинаешь замечать ее во всем, даже там, где раньше боялась увидеть.