Эта мысль ей понравилась.

«А ну, как он там останется на похороны?» – смутилась она.

– Невозможно-с добудиться: стучал изо всех сил – ничего не помогает! – доложил вошедший Яков.

– Оставьте его, пусть спит, теперь все равно нельзя ехать, завтра утром передадите ему это письмо, может поехать с княжной Маргаритой Дмитриевной. Меня не будить. Доложите князю, что я приеду прямо на похороны. Велите заложить тройку рыжих. Пусть отвезут князя и княжну и подождут на станции Николая Леопольдовича… – подала княгиня Якову письмо Шатова.

– Слушаюсь, ваше сиятельство! – взял тот письмо и вышел.

Княжна Маргарита вскоре пришла в себя.

Смерть отца, к которому за последние годы она была почти равнодушна, не особенно поразила ее.

Если она упала в обморок, то это произошло от нравственных потрясений, пережитых ею в эти дни, и от рокового совпадения смерти отца с первым шагом ее по пути, предначертанному ей Гиршфельдом.

Силою своей воли она заставила себя взглянуть на дело иначе.

Смерть болевшего уже несколько лет отца представилась ей весьма естественной.

Она успокоилась.

– Князю доложили? – обратилась она к прислуживающей ей горничной Дуняше, белокурой девушке лет двадцати.

Голос ее дрогнул.

– Не могли никак добудиться, – отвечала Дуняша, – ее сиятельство не приказали больше будить и велели Якову доложить завтра.

Какая-то внутренняя дрожь начала одолевать княжну. Ее било, как в лихорадке.

– Разбудите меня, Дуняша, завтра пораньше, как только начнут запрягать лошадей, я лягу, мне что-то нездоровится.

– Ложитесь, ложитесь, барышня, ваше сиятельство, как тут не нездоровиться с такого-то горя! – заметила та, оправляя постель.

Княжна разделась и легла. Сон ее был чуток и тревожен.

Она проснулась рано, нежели в ее комнату вошла Дуняща и доложила, что лошади готовы.

Княжна стала одеваться.

– Князь проснулся?

– Никак нет-с, и не придумаем, что с ним случилось. Яков с четырех часов на ногах и уже с час как стучится. Ни ответа, ни привета.

Одевшись во все черное, княжна вышла в залу, а потом на подъезд, у которого уже стояла коляска.

На дворе собралась вся дворня, толкуя между собой и разрешая на разные лады причины такого странного долгого сна князя Александра Павловича.

– Не ладно это, братцы! – слышались возгласы.

– Может быть и помер? – догадывались другие.

– Разбуди барыню и доложи ей! – увещевал Яков Стешу.

– Поди, попробуй, разбуди сам. Стану я их сиятельство из-за всяких пустяков тревожить.

– Какие же пустяки? Может он там на самом деле не живой.

– Держи карман, не живой, смотре живехонек и здоровехонек по деревне разгуливает, раньше тебя встал… – заметила Стеша.

– Это всего раз и было, что я его проспал… – оправдывался он.

– Было, значит и теперь может быть! – безапелляционным тоном решила она.

Некоторые из дворни вскарабкались на окна кабинета, но они были завешены темно-зелеными толстыми репсовыми шторами.

– Может быть князь и в самом деле ушел, так я поеду одна, а то еще опоздаю, – заметила княжна и села в коляску.

– Пошел! – сказала она кучеру. Коляска покатила.

Дворня, полуубежденная категорическим заявлением Стеши, стала расходиться, все еще рассуждая о той или другой возможной случайности.

Один Яков нет-нет да продолжал стучаться в запертую дверь кабинета своего барина.

Ответа на стук не было.

Первое лицо, которое встретила на т-ском вокзале княжна Маргарита Дмитриевна, был Николай Леопольдович.

Проведя последний день своего пребывания в Т. с Дмитрием Павловичем, он довольно рано вернулся домой и начал укладываться.

Открыв чемодан, к удивлению своему, нашел в нем потерянный накануне ключ от номерной двери, видимо случайно упавший в раскрытый чемодан, стоявший около двери, когда лакей уходя хлопнул последней.