Я вспомнила Марика – «нет человека, нет проблемы».

Со мной не будет никаких проблем.

Они давно хотели меня убрать, а сейчас появился повод, все искупающий повод.

Спокойно, спокойно… Документы, чековая книжка (кой черт дернул меня положить все деньги в банк) – бедный Нимотси, я так ничего и не успела сделать для него… Я судорожно бросала в рюкзак вещи, какая глупость, ну зачем тебе Венькина туалетная вода, и все остальное ни черта не пригодится… Ладно, разберусь потом.

Я наткнулась на разрозненные страницы одного из своих порносценариев – странно, мне казалось, что ничего подобного в моем доме не сохранилось.

Но эту, внезапно мелькнувшую мысль я так и не додумала – пустили лифт. Я набросила на плечи кофту, Венькину летнюю кофту, вполне нейтральную, не вызывающую подозрений в летний жаркий день.

«Останься, – сказала мне моя обычная трезвая половина, – останься, не сходи с ума, ты ни при чем, ты не виновата, ничего они тебе не сделают, пришла и увидела этот кошмар, эту бойню… А сразу не спустилась… Что ж, состояние прострации вполне объяснимо… Хотели убить тебя, а убили другую… Но как ты объяснишь, почему хотели убить тебя?..»

«Зубную щетку, ты забыла зубную щетку», – цинично сказала мне другая половина, о наличии которой я даже не подозревала.

И обе половины не понравились мне – так не понравились, что у меня вдруг отказали ноги: я опустилась по стене, против Нимотси, близкого друга, обещавшего так много. А там, за окном, на летнем разлагающем солнце, лежала Венька, обещавшая так много…

Чтобы не зарыдать, я зажала рот кулаком и очнулась только тогда, когда почувствовала теплый привкус крови. Такой же был и у Марика, когда мы целовались, у него были слабые десны. А от слабых десен нужно пить кору дуба…

Ты сходишь с ума.

Ты сходишь с ума, надень-ка лучше очки, те, которые подарила вам обеим Венька: просто и со вкусом, от ранних солнечных морщин – и ни одна сволочь не догадается заглянуть под них…

Двор разорвал надрывный голос неотложки – оперативно они приезжают, чтобы констатировать смерть, а потом перекусить бутербродами с ветчиной на свежем воздухе.

Внизу, в колодце подъезда, снова заработал лифт, послышались голоса – и это вывело меня из оцепенения.

Я взяла набитый впопыхах рюкзак – все мысли потом, потом – и в последний момент переложила туда же записную книжку и кассету Нимотси – просто так, как перекладывают страницы засохшими цветами; на память.

И выскользнула из квартиры.

Через чердак – конечно же, через чердак: даже здесь мне подсказали дорогу – если ушли они, значит, без помех уйду и я.

Чердачный люк не поддавался, а звук поднимающегося лифта становился все ближе, как неотвратимое наказание за малодушие, трусость и предательство.

Спокойно, спокойно – ты никого не предала. Ну, открывайся же!..

Люк наконец открылся, я выскочила на крышу и прикрыла его за собой.

Соседний подъезд был рядом, я спустилась на девятый этаж, потом на восьмой – и здесь перевела дыхание.

Дура, дура, дура! Но в любом случае – назад дороги не было.

…Во дворе, вокруг мертвой Веньки, уже образовалась толпа. «Скорая» стояла тут же, спустя минуту приехала еще одна – видимо, сердобольные граждане звонили с нескольких телефонов.

Люди все прибывали и прибывали, запруживая пятачок перед ареной смерти. Они-то находились в полной безопасности, как читатели колонок криминальной хроники, и осознание превосходства этой безопасности позволяло им переговариваться друг с другом вальяжным полушепотом.

– Чего тут?

– Да вот, девчонка выбросилась!

– Откуда, откуда?