Женя словно угадывала его желания. Подчинялась любому действию, раскрывалась перед ним так, будто они были знакомы целую вечность. Как никто другой  и никогда прежде принимала самые смелые ласки, отвечая не менее откровенно. Этого на самом деле стоило ждать…

– Антош, подожди…

Не хотел ничего слышать. Сейчас не нужны были слова. Тело звенело от напряжения. Дикое, почти неконтролируемое желание затмевало любые мысли. Женя ведь не станет, как другие барышни, требовать признания в любви? Теперь, когда он может лишь хрипеть.  Или рычать. Замер, сдерживая себя из последних сил. Что такого важного может быть, ради чего стоит остановиться?

– Ты потрясающая… Самая…

Девушка мотнула головой, прикрывая ладонью его рот.

– Нет… не надо… Я просто хотела сказать…

– Что?!

Жгло в паху, нетерпение разрывало грудь, вибрируя в каждой клетке. Ее шепот – как новая ласка, будто укус обнаженных нервов.

– У меня никого не было… никогда… Ты – первый.

Даже хватило сил рассмеяться.

– Хочется поиграть, малыш? Именно сейчас? Ладно, пусть будет по-твоему. Первый – так первый…

 С чем угодно бы согласился, лишь бы оказаться в ней. Быстро. Глубоко. Потеряться в этом удивительном, совершенно готовом для него теле. В манящей тесноте. В таком пленительном огне.

Забыл о нелепых словах, запутавшись в аромате волос. Каждый изгиб попробовать на вкус, сжать, прикусить, ощущая свою власть, которой она с такой готовностью подчинялась. Утопая в ее тепле, вдруг пожалел, что в темноте ничего не видит, а может лишь чувствовать. Мало. Он хотел ее целиком: глазами, руками, кожей, сердцем. Без остатка…

– Моя… – рыкнул, врываясь, наконец, в такой вожделенный плен. Резко, так как хотелось больше всего на свете, уже не сдерживая себя. Ослеп от накатившего наслаждения. Отпустил тормоза.

***

Сама хотела. Сама позволила все. И ничего удивительного нет в том, что он ей не поверил. Какая девственница позволит себе такое? Разве могла представить, что будет так сладко прикасаться к нему в тех самых местах, о которых накануне даже читать было неловко?

Антон уснул, притянув ее к себе, сжав плечи почти до боли. Хотя эта боль не шла ни в какое сравнение  с…  До сих пор все горело, ныло, выбивая непрошенные слезы. С детства не плакала, а теперь не могла остановиться.  Даже от малейшего движения становилось хуже. С ней что-то неправильно? Не должно ведь болеть так, что даже спустя несколько часов тяжело дышать …

Лежала, боясь пошевелиться, почти онемев в объятьях мужчины. Ее мужчины… Стремилась к этому, а теперь не испытывала никакой радости.  Она точно какая-то ненормальная. Ведь и читала, и подруги рассказывали, что боли почти не чувствуешь. И правда  не чувствует ничего. Кроме этой самой боли.   

Сквозь шторы уже пробивалась дымка рассвета. Наступал новый день, а Женя застряла в ночи, оказавшейся совсем не такой, как ей представлялось. Спать совсем не хотелось. Даже на это не осталось сил. Чуть повернулась, распрямляя затекшую спину, и тут же почувствовала, как ожили сжимающие ее руки.

– Женечка…

Он коснулся плеча, шеи,  скользнул губами по позвонкам, чуть прикусил кожу на лопатке. Еще вечером девушка пришла бы в восторг, а теперь застыла от страха, понимая, что последует дальше. Не успела ни возразить, ни как-то отозваться на атаку требовательного рта, заглушившего даже дыхание. А собственные непослушные руки вдруг вцепились в плечи, и, вместо того, чтобы оттолкнуть, притянули ближе. Антон удовлетворенно охнул, углубляя поцелуй. Скользнул пальцами между ее ног, пробормотав слова одобрения: