«А ведь я могу сбежать и где-нибудь укрыться, кому какое дело до мелкого мошенника-неудачника. К тому же, если не найдут, то решат, что утащил один из хищников и растерзал в мелкие клочья, – неожиданно промелькнуло в голове у парня, моментально струхнувшего от собственных крамольных мыслей. В животе скрутило, и где-то в глубине его еще не совсем никчемной души будто заныло, закололо, и как бы Одил не пытался заглушить неприятное чувство – то ли страх, то ли «голос» совести, – оно лишь еще больше разрасталось. – А чего я, собственно, боюсь?.. А вдруг начнут искать, догонят – они-то здешние места знаю лучше, и тогда – точно конец! Ни тебе сокровищ, ни тебе обещанной законной свободы, только грязь и тюремные отбросы… Твою мать! Будь всё проклято!»

Будь он на месте беспринципного Нелоса, то никакие колебания и сомнения, и тем более угрызения совести, его не донимали. Но он – не Брол, и едва ли сможет так же легко забыть свой столь постыдный и трусливый поступок. Стьёл облизал обветренные похолодевшие губы, нервно дернул плечом и, разрываемые внутренней борьбой, сделал несколько нерешительных шагов в направлении глушняка, откуда все яснее доносились вопли.

Горные извилистые тропы были позади, впереди же расстилались слепящие глаза заснеженные просторы, окаймленные вдали стеной из чернеющих деревьев бора. Яркое зимнее солнце смотрело в спины двух путников, чьи вытянутые тени ложились далеко вперед.

– Эх, зря мы ушли с такой славной фермы, могли остаться там подольше, да и хозяева были не против, – Кирт поправил тяжелый плащ и широко зевнул, еще пребывая мысленно в уютном доме гостеприимных фермеров.

– Ага, особенно их дочь, которая прямо сверлила тебя глазами и все время вилась подле, будто мужчин никогда не видела.

– Таких, как я – едва ли! – мужчина выправился и довольно улыбнулся. Чрезмерное самолюбование ему было чуждо, однако цену тем достоинствам, которыми наделила его природа, зеленоглазый Кирт Тафлер знал и умело ими пользовался.

Тридцатичетырехлетний выходец из ремесленного городка Лиаф, что раскинулся на границе двух провинций Хиддена и Довента, был широк в плечах, высок и ладного сложения. Про таких на континенте говорили «высечен из скалы», и одни смотрел на них с восхищением, другие – со страхом, а некоторые даже и с завистью. С ранних лет Кирт отличался крепким здоровьем, к которому с годами присоединилась рослость: в тринадцать был уже на пару голов выше своих ровесников, да и в силе догнал местного здоровенного кузнеца. Но при всей своей физической развитости, вопреки устоявшимся обывательским представлениям, ума и сообразительности хоть отбавляй, что не могло не привлекать внимание соседей и посторонних. В Лиафе и заняться-то было особо нечем, по крайней мере, детям, но Кирта с его разумением и силой быстро пристроили к мастеру железа и огня – для обучения кузнечному ремеслу. Родители непрерывно твердили, что из их мальчика выйдет отменный молотобоец, и Тафлер действительно в чем-то преуспел в непростом ремесле. Однако стоило ему начать дело, как однообразная работа быстро надоедала. Но именно в те годы, которые он парнишкой провел в кузне, пробудилась страсть к оружию: нагоняющим страх мечам, коварным кинжалам, острым ножам и увесистым топорам. Иногда, когда никто не видел, Кирт снимал со стены какой-нибудь здоровенный меч или топорик, стягивал щит, и воображал себя великим воином, при этом неумело размахивая оружием во все стороны. Теперь же, спустя столько лет, мужчине все эти детские дурачества и кривлянья казались смешными и нелепыми.