– Благодарю, – учтиво склонил голову Клим.

– Как видите, фараон восседает на троне в традиционном царском облачении…

– Головной убор немес[9] со змеёй и с ритуальным опоясыванием шендит[10].

– О! А вы, как вижу, неплохо разбираетесь в искусстве Древнего Египта! – провещал незнакомец. – Видимо, зря я помешал вашему созерцанию этой красоты.

– Нет-нет, я очень вам признателен, как раз именно этих сведений мне и не хватало, подзабыл слегка. Память – дама капризная.

– Вы очень любезны, сударь, – тряхнул головой человек, которого Ардашев уже мысленно окрестил художником. – Позвольте представиться: Фауст Иосифович Сарновский, археологический рисовальщик.

– Фауст? – невольно вопросил Клим.

– А что вас удивляет? Великий Гёте прославил имя, которое по-латыни означает всего лишь «счастливый» или «удачливый».

– Ардашев Клим Пантелеевич, только что окончил факультет восточных языков Императорского университета, – рекомендовался Клим и протянул руку.

– Весьма-весьма! – отвечая на рукопожатие, восхищённо выговорил художник и вопросил: – И какими же языками вы владеете?

– Турецкий, арабский, персидский, французский, английский и немецкий – эти я знаю в совершенстве, но есть ещё несколько других языков, на которых я читаю вполне сносно, но изъясняюсь как ребёнок.

– А что вас привело сюда? Ведь наверняка вы уже здесь были, если четыре года посещали Императорский университет?

– Вы правы. Был, и не раз. Но я получил назначение на службу в российское генеральное консульство в Каире и решил освежить знания перед поездкой, чтобы не прослыть невеждой, когда прибуду в эту страну. Человеческая память требует постоянной тренировки… А в университете я учился три года. Два месяца назад меня вызвали телеграммой в столицу и поставили перед дилеммой: либо я за семь недель самостоятельно прохожу программу четвёртого курса и, сдав экстерном государственные экзамены, уезжаю в Каир драгоманом, либо учусь ещё год и дожидаюсь свободного места в дипломатическом представительстве. А ждать, знаете ли, можно годами. Вот я и решил рискнуть. Терять мне было нечего. Но повезло, – Ардашев посветлел лицом и, указывая на всё то же изваяние, добавил: – Отличительной особенностью этого изображения Аменхотепа Третьего является виртуозная техника мастера, передавшая мимику каменного изваяния, – губы, искривлённые в лёгкой, слегка ироничной улыбке.

– Браво! Браво! – воскликнул Сарновский и вдруг погрустнел. – А вот у меня нет никакой определённости. Я торчу здесь уже третий день, делая эскизы всех этих скарабеев[11], ушебти[12] и саркофагов с одной лишь целью – убедить господина Батищева взять меня в качестве рисовальщика в археологическую экспедицию в долину Нила. Нас три кандидата, и кого он выберет – неизвестно. А посмотреть эту прекрасную и древнюю страну за казённый счёт – счастье, да вот кому оно улыбнётся – большой вопрос.

– А кто этот Батищев?

– Максимилиан Андреевич – наследник огромного состояния, позволяющего ему путешествовать в Страну фараонов столько раз, сколько заблагорассудится. Он собрал и продолжает пополнять богатейшую личную коллекцию египетских древностей. А почему бы и нет, если средства позволяют? К тому же это отличное вложение денег. Конечно, кое-что он иногда подкидывает Эрмитажу, но это сущие крохи. Как бы там ни было, но за это его и приняли на службу в храм искусств, истории и науки. Здесь он ведёт каталоги, заведует реставрацией и пишет научные статьи по древнеегипетской истории. Да и на поездки ему теперь тратиться не нужно. Его вояжи оплачивает государство, а ему лишь остаётся вести раскопки и скупать у гафиров