– Конечно, – кивнул Папасов и, посмотрев в окно, сказал: – Карасей ловит. Пойду кликну его.

Из окна Климу хорошо был виден пруд. Он имел круглую форму и располагался прямо посередине фруктового сада во дворе дома. Водоём питал ручей, бегущий из речки Желобовки, и по его берегам, выложенным местным известняком, стояли деревянные лавочки. Но одной из них, под старой яблоней, уже почти сбросившей листву, сидел мальчик лет десяти с удочкой. Поплавок из гусиного пера, выкрашенный в красный цвет, плясал на воде, но никак не ложился на поверхность и не уходил ко дну. Видимо, карась ещё не проглотил наживку, а лишь подбирался к ней. Клим в детстве сам когда-то рыбачил и гордо приносил на кукане домой не только прудовую мелочь, но и сазанов, карпов, щук и даже белого амура.

Вдруг поплавок выпрыгнул вверх и резко ушёл под воду. Рыбак вскочил, дёрнул удочку, но прудовая жительница, показав голову размером с мужскую ладонь, сорвалась. «Ох, поспешил, – мысленно посетовал Клим. – Такого сазана вытащить – и день не зря прожит! Фунтов на пять[28] потянул бы». Удильщика окликнули, и тот, смотав снасть, зашагал в дом.

По лестнице послышались шаги, и перед Ардашевым возник мальчик в серой куртке и кепке, с пытливым взором. За ним стоял отец.

– Здравствуйте, – тихо проронил он.

– Здравствуй. Меня зовут Клим, а тебя как?

– Сергей.

– Ты помнишь своё последнее занятие с музыкантом Несчастливцевым?

– Ага.

– Давай зайдём в комнату, и ты подробно расскажешь, как оно проходило, ладно?

– Хорошо.

– Ты где находился?

– Я ждал Романа Харитоновича здесь, сидел на стуле. Потом он пришёл. Я открыл футляр скрипки, и он стал меня ругать за то, что смычок лежал вниз конским волосом. Он сказал, что конский волос извлекает из инструмента звук и потому первая заповедь скрипача – беречь его, а не тереть им бархат, и что конский волос очень чувствителен к влаге, и от этого на улице скрипка звучит по-другому. Чтобы проверить это, он тут же поиграл на моей скрипке, потом предложил мне взять инструмент и подождать его в саду, у пруда, куда он сейчас придёт и опять сыграет, а я его послушаю. Я спустился вниз. Вскоре появился учитель и стал играть, а когда закончил, то спросил у меня, услышал ли я разницу в звучании инструмента. Я честно признался, что ничего не понял. Он покачал головой, и мы опять поднялись в дом.

– А что у него было в руках, когда он пришёл?

– Скрипичный футляр.

– Он доставал инструмент?

– Нет. В этот день он играл только на моей скрипке.

– С футляром он и ушёл?

– Ага.

– Спасибо. Можешь и дальше ловить рыбу. Ты только не торопись. Большую рыбу нужно к берегу медленно подводить, чтобы леска не порвалась, – улыбаясь, посоветовал Клим.

– Да, – вздохнул малец, – приличный поросёнок сорвался. Но ничего. Я всё равно его вытащу.

– Ну всё, сынок, иди. Нам надобно поговорить, – велел отец, и мальчик, покинув комнату, мигом понёсся вниз по лестнице продолжать удить рыбу.

– Как видите, Несчастливцев всё продумал заранее, – раздумчиво вымолвил Ардашев и спросил: – Вы не знаете адрес покойного?

– Секунду, – вымолвил Папасов и, вынув из внутреннего кармана записную книжку, прочитал: – Вторая Станичная, сорок четыре. Он снимал там комнату. Я всегда беру адреса тех, кто часто входит в мой дом.

– Предосторожность нелишняя.

– Но и она не спасла. А вы собираетесь туда ехать?

– Неплохо бы поговорить с домовладельцем.

– Я с удовольствием составлю вам компанию.

– Прекрасно. Тогда отправимся вместе.

Когда коляска уже бежала по булыжной мостовой Николаевского проспекта, Ардашев спросил Папасова: