– Теперь есть и такая должность? – удивленно спросил Демир.

Его мать никогда не придавала большого значения мерам безопасности, настаивая на том, что ее отель – это именно отель, а не семейный особняк.

– Да, сэр. Я работаю здесь уже четыре года.

Демир заглянул ей в глаза. По-прежнему ни покорности, ни страха. Ее не волновало, что он гласдансер, лишь немного смущало то, что он – новый хозяин. Прекрасно.

– Значит, ты – Кирковик.

– Так точно. Хэммиш Кирковик – мой дед.

– Мне нравится Хэммиш. Как он, все еще в Иностранном легионе?

– Вышел в отставку в прошлом году, сэр. Он всегда хорошо говорил о вас.

– Это потому, что он плохо разбирается в людях. – Демир окинул Тирану взглядом с головы до пят: солдатская выправка, прямая спина, ладонь уверенно лежит на рукояти меча. Что ж, кажется, его мать удачно выбрала начальника охраны. – Приятно познакомиться с тобой, Тирана. Сообщи Бринену, что я буду в апартаментах матери.

– Слушаюсь, сэр!

Тирана повернулась к нему спиной и поспешила в фойе.

Демир пошел по длинному, крытому малиновым ковром коридору, пока не увидел маленький боковой холл с табличкой на веревочке, преграждавшей путь: «ТОЛЬКО ДЛЯ СЛУЖАЩИХ. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

Он нырнул под веревку и подошел к двери. Та была заперта, но стоило нажать на защелку, спрятанную под золотым листом в трех дюймах справа от косяка, как дверь щелкнула и пружинисто распахнулась. Демир шагнул через порог.

Покои матери состояли всего из двух помещений, прежде служивших кухней и комнатой отдыха для слуг. Все осталось почти нетронутым: белые стены с фиолетовыми вставками, массивный камин из синего форджгласа между окнами, выходившими в парк, письменный стол и книжные полки из ароматного кедра, тяжелые кресла с откидными спинками для гостей. Слева была дверь спальни, теперь закрытая, рядом – другая дверь, которая вела в потайные коридоры, пронизывавшие весь отель.

Не хватало только бумаг матери. Исчезло все, от записных книжек до бесконечных томов энциклопедий, когда-то занимавших десятки полок. И абсолютный порядок кругом – ни раскрытой книги на столе, ни случайного листочка на полу. Складывалось впечатление, будто мать только что… съехала.

Вид опустевшей комнаты матери потряс Демира почти так же сильно, как раньше – известие о ее смерти. Он подошел к столу и проверил один за другим выдвижные ящики: они оказались пустыми все до единого. Тогда он распахнул дверцы шкафов справа и слева от стола. Там остались только личные вещи: хрустальный стакан с подстаканником, серебряные подсвечники, фигурка пурнийского слона, вырезанная из слоновой кости. Ни писем, ни заметок, ни личной переписки – все это пропало. Демир раздраженно плюхнулся в кресло и уныло подпер подбородок рукой.

Рассматривая пустую книжную полку, он краем глаза заметил нечто в окне кабинета. Он мог бы поклясться, что это было лицо.

Лицо, которое было там всего одно мгновение: вытянутое, темнокожее, с тонкими чертами. Неестественно длинная шея. Черные глаза-бусинки, сверлившие его. Выпирающая верхняя челюсть с неправильным прикусом и неровными зубами. Когда Демир повернулся к окну, видение исчезло. На его шее выступил холодный пот. Лицо, хотя он видел его лишь искоса, крепко врезалось ему в память: так в детстве запоминается страшная картинка из книжки и стоит перед твоими глазами всю жизнь. Тот, кто бродит в ночи. Вот только Демир видел его здесь, поблизости от Ассамблеи, причем средь бела дня.

Демир отреагировал инстинктивно: усилием мысли схватил со стола стакан с водой и превратил его в дюжину осколков, которые выстроились в воздухе на уровне его груди, готовые полететь в того, кто вздумает напасть. Демир медленно встал – горло перехватило от страха, – подошел к окну, приоткрыл створку из форджгласа, высунул голову, посмотрел вверх-вниз и по сторонам. Ничего. Значит, игра воображения. Может быть, стресс от возвращения в столицу? Или деформация стекла? Он ощупал стекло своей магией. Как и все прочие виды годгласа, оно не реагировало на колдовское прикосновение. Это было нормально.