Танька как будто услышала ее мысли – оценивающе оглядела и говорит:

– Приодеться тебе надо, а то шмотье на тебе висит, как на вешалке. Ты облегающее носи, посексуальнее. Ничего, вот пойдешь работать на рынок, там себе тряпок подберешь.

Лера смутилась и даже немного обиделась. Конечно, на ней все висит – вещи-то Катькины, а сеструха на два размера крупнее, да и кофты все от времени порастянулись. Ну да ладно, Танька же добра желает, надо прислушиваться, а не психовать попусту.

Работа на Черкизоне – действительно рынке, правильно Лера дотумкала – оказалась не ахти какая. Прямо сказать, тяжелая работа. Вставать приходилось рано, толкаться в час пик в метро, приехав, ворочать тяжеленные сумки с товаром и целый день смотреть, как бы не сперли чего. Тетки подходят, лапают лифчики, лапают и не берут – а ей потом пятна отстирывать, да так, чтобы вещь товарный вид не потеряла.

На второй же вечер после работы Алик зажал ее в углу за занавеской, и Лера, прикинув, что и как, не стала отбиваться. Конечно, нехорошо будет, если Танька узнает… А с другой стороны – ну почему всегда ей все, а Лерке ничего? Она надеялась со временем занять Танькино место, но что-то никак не получалось. Конечно, Алик был к ней снисходителен, закрывал глаза на ее промахи да деньжат понемногу подбрасывал – и все. Ничего больше. А вскоре и вовсе уехал домой, не заладилось у него что-то. Танька-то опять в выигрыше осталась – он ей и бабла подкинул, и квартиру съемную до конца года оплатил. А Лерке пришлось к другому хозяину переходить, к Карэну. Тот пожилой был и сволочь редкая, за каждую оплошность из зарплаты вычитал. Лере и так еле хватало на гулянки да оплату хаты, а он еще жмотился. Хорошо, она навострилась, пока хозяин не видит, продавать подороже, да заначку себе в карман прятать. Правда, имела с этого немного, да из-за такой мелочовки постоянно приходилось озираться.

Карэн к ней с нежностями не лез, а с другими у Леры был разговор короткий, чуть что – била по рукам, а иногда и по яйцам. Такого рода «ухаживания» ей на фиг не были нужны. Хочешь что-то получить – сделай девушке красиво, в ресторан своди, подарок подари, тогда, может, чего и обломится.

Дома тоже житье не сахар. За одной стеной бабка всю ночь стонала да охала, спать не давала, за другой ребенок постоянно орал как оглашенный. Марина, мать ребенка, повадилась у Лерки все тырить – то соль ее возьмет, то сахар, то порошок стиральный. Вроде понемножку – а все равно жалко, деньги-то Лера не печатает. И придиралась ко всему – ванную долго не занимай, белье в тазу не замачивай, мне мешает, постиранное над ванной не вешай, покупай сушилку и суши у себя в комнате. За свет нагорало ох как много, видимо, дурили они ее, и ведь не докажешь ничего… Но все это оказалось ерундой по сравнению с тем, что случилось летом, когда Марина со своим спиногрызом смылась на дачу. Валентин, муж ее, почувствовав свободу, сразу приободрился. Дружков к себе понавел, гульбу устроил, и командный тон прорезался. Лера сначала и не поняла, что это он ей из другой комнаты кричит:

– Эй ты, курносая! Ты там яичницу нам не пожаришь? Ну, будь другом, а?

Просьба ее не задела, да и чего задеваться-то – дело плевое, только вот готовить Лера не любила. Она и с предками-то когда жила, на кухне пальцем пошевелить ленилась, а тут тем более. Наглухо затворив дверь, она погромче включила телевизор и сделала вид, что не слышит. Однако отделаться от Валентина так просто не удалось – уже на следующий день появились новые претензии и замечания. «Лерка, а ты чего мою кружку вместе со своей не помыла?» «Стирать собралась? И мое простирни заодно!» «Слушай, мне завтра вставать в шесть, разбуди меня, а? Только понежнее…»