- Понял, - губы мужчины скривились в саркастической улыбке. – Понял, Захар Кириллович, не серчайте. Я всего лишь раб сильных мира сего, - едкий юмор Атамана так и сочился из него, несмотря на тонкий налёт страха перед авторитетностью Басманова.

- Едем, - обратился Захар Кириллович к Феде, отняв от Атамана трость.

Парень кивнул и быстро сбежал вниз по лестнице. Захар, так и не удостоив меня вниманием, двинулся вслед за своим помощником.

- Идем, девочка, - обратилась ко мне Анна, взяв под локоть. – Нам здесь больше делать нечего.

- Опять курила в моем доме, ведьма? – вдруг донесся сверху насмешливо-недовольный голос Атамана.

- Не нервничай так, а то еще задохнешься, - не оборачиваясь, ответила Анна.

- Змея ядовитая.

- Осёл упёртый.

Я услышала, что Атаман снова втянул воздух, воспользовавшись ингалятором.

- Он твой бывший друг? – тихонько спросила я, когда мы спустились на первый этаж.

- У меня только один друг. И сейчас он уже хромает к машине.

10. 9.

Мы ехали в полном молчании. Анна сидела спереди, рядом с Федей. Мое же место было рядом с Басмановым. В душе разрасталась жуткая пустота. Она паразитировала. Я ничего не ощущала. Ни страха, ни радости… ничего. Боль в несчастном лбу немного поутихла. Я позволила себе откинуться на кожаную спинку сидения. Снова этот терпкий аромат трав… Его так много, но он удивительным образом ни капли меня не нервировал. Даже наоборот – помогал успокоиться, бесшумно и хитро проникая в носоглотку. Его хотелось вдыхать глубже и глубже, пока этот запах не вытеснил бы из меня проклятую пустоту. А в мыслях ненароком тенью скользнул странный вопрос: в какой именно точке на теле Басманова травяной аромат ощущается острей всего? У кадыка? Яремной впадине? Или на груди, где-нибудь по ее центру?     

Аккуратно повернув голову вбок, я посмотрела на тьму за окном. Такая же тьма настала и в моей жизни. Причем не сегодня. Нет. Она уже давно во мне: течет по венам, грызёт кожу, ползает в желудке, сжимает в тугое кольцо сердце. И… Я так устала от этого. Устала бороться с самой собой. Устала каждый день буквально вколачивать себе в голову, что всё хорошо и нужно идти только вперед. Я едва сдержалась, чтобы не скривиться. Вперед… Да я давно уже застыла на месте.

Оторвав взгляд от окна, я взглянула на затылок Анны, затем на профиль Феди. Моей конечной точкой крошечного зрительного путешествия оказалась ладонь Басманова. Она спокойно лежала на здоровом колене. Широкая с узором ярко выраженных вен и длинными пальцами. На среднем поблёскивал серебряный перстень с черным камнем. Такой же камешек был и на квадратных запонках. Моя ладошка в сравнении с ладонью Басманова казалась совсем уж крошечной. Я вся пошла в мать. Она у меня тоже была миниатюрной женщиной, переполненной жизнерадостностью. Этого я от нее, к сожалению, не унаследовала. И кожа… Моя была гораздо бледней басмановской.

Взгляд скользнул чуть выше, к воротнику черной рубашки. Он был расстёгнут на одну пуговицу. Эдакая расслабленная дерзость в абсолютной собранности и серьезности самого Басманова. Крошечный участок кожи, что выглядывал из-под расстёгнутого воротника на секунду сосредоточил на себе мой изучающий взгляд. Черный цвет этому человеку явно был к лицу. Не знаю почему, но во мне вдруг вспыхнул слабенький огонёк интереса. Единственное чувство, на которое я сейчас оказалась способной.

Внезапно взгляд карих глаз Захара абсолютно неожиданно, но метко перехватил мой. У меня даже в горле что-то вдруг боязливо сжалось.

- Любуешься? – в сильном мужском голосе проскользнула тень беззлобного подтрунивания.