Тётя Тоня усадила Сашку за кухонный стол, над которым тускло светила голая лампочка без плафона, и присела сама. Подвинула Сашке тарелку порезанной кружочками варёной картошки, политой маслом, отрезала ломоть хлеба.

– Не отыскала бабушку-то? – спросила она и подпёрла ладонью щёку.

– Не-а, завтра найду. Я посёлок плохо знаю, давно здесь не была, – ответила Сашка и мысленно прибавила: «Найду, когда закончится этот сумасшедший день».

– Поищи, – согласилась Антонина, – только в исподнем нехорошо по улице ходить.

Она скрылась в комнате и вернулась со старомодным светлым платьем в мелких бежевых ромашках.

– На-ка, примерь. Должно подойти, я раньше худенькой была.

Сашка от платья отказалась, даже в руки брать не захотела. Она и не помнила, когда последний раз носила платье.

– Не надо, спасибо. Мне так удобнее.

– В панталонах! – ахнула тётя Тоня. – Да и с дырками они у тебя, срамно смотреть.

«Ну и не смотри!» – с неприязнью подумала Саша, однако промолчала, прикусила язык. Нехорошо сидеть за чужим столом, есть чужой хлеб – и грубить.

Борис усмехнулся, надел кепку и направился к двери.

– Ты это куда, Борька? – всполошилась хозяйка.

– Надо мне.

– Я тебе покажу «надо»! Ну-ка вернись! В гроб мать загнать хочешь?

Антонина вскочила, закрыла дверь на крючок и намахнулась на Борьку полотенцем.

– Мам, мне четырнадцать лет! – крикнул он и, потоптавшись у порога, неохотно вернулся к столу.

– В том и дело, что всего четырнадцать. Ложись спать… и не смей мне, Борька!

Сашку уложили в маленькой комнате, наверно Бориной, где стояли две узкие железные кровати, письменный стол и полки с книгами. У неё гудели ноги и в голове был сумбур. Засыпала Сашка с надеждой, что завтра кошмар закончится, что она проснётся в бабанином доме и без промедления позвонит отцу, чтобы приезжал побыстрее, даже чай пить не станет.

Ночь показалась долгой. За окном кто-то ходил с гармонью, рвал мехи, кричал по-немецки: «Иди сюда, моя красавица!» – и Сашка ворочалась, проклинала про себя этот затянувшийся цирк.

…Она открыла заплывшие веки. В первую минуту ей показалось, что наваждение прошло. Маленькая комната была комнатой бабани, на кухне шумел чайник и бормотал телевизор. Саша выдохнула и села в постели, попыталась нащупать на табуретке телефон – и не нашла. Протёрла глаза. Увы, морок продолжался. На соседней кровати спал Боря, завернувшись в одеяло, только торчала голова с выгоревшими русыми волосами.

«Надо убираться отсюда, – подумала Сашка, – выйду на шоссе, поймаю попутку и поеду домой. Какая я дура, от страха совсем отупела. Ещё вчера надо было валить».

Её шорты с аккуратно заштопанными дырками лежали на стуле, а вот майку она не нашла. Бормоча ругательства, Сашка прикрылась простынёй и пошла на кухню, шлёпая босыми ногами.

– Проснулась? – улыбнулась хозяйка. – А я панталоны твои зашила и кофту постирала.

Сашке стоило большого труда сдержаться.

– И в чём мне теперь ходить?

– А в платье. Да ты не бойся, оно чистое.

Пыхтя от злости, она примерила перед зеркалом платье с ромашками. Оно оказалось впору, и при других обстоятельствах Сашка понравилась бы сама себе. Она запихнула в сумку шорты, включила телефон и с досадой положила обратно: экран мигнул и потух. Аккумулятор разрядился.

– Спасибо, тётя Тоня, за ночлег, – поблагодарила Саша. – Я пойду домой.

Пока она зашнуровывала кроссовки, хозяйка ахала, уговаривала остаться, пугала немцами, спрашивала про аусвайс.

– Да не нужен мне аусвайс, как-нибудь с этими клоунами договорюсь, – отмахнулась Сашка.

Тётя Тоня вздохнула: