– На перо его.
– Поставим! – неопределенно пообещал третий. – Под охраной ходит, гад.
Третьим был Сюксяй.
Глава третья
Богданов, сцепив замком ремень перекинутого через плечо автомата, идет сопровождающим за командиром роты. Павел слышит, как он, накоротке сменив ногу, распахивает борта шинели, освобождает грудь для вольной, глубокой затяжки чистым, росистым воздухом.
Утро на редкость погожее, по-летнему ласковое и сияющее. Вопреки опасениям ненастье отступило. В край вернулось позднее, недолгое, вероятно, благодатное тепло. Поднявшись над кромкой дальнего леса, медленно всплывает и рдевеет крупное, пунцово-красное, как половинка переспевшего арбуза, солнце. Безмолвная тишь и покой разливаются по округе, напоенной ровным, несильным и не жарким еще утренним светом. Лишь у ротной кухни гомонит, слетаясь стаями, прикормленное обнахалившееся воронье.
Посматривая вниз по побуревшему склону на курящуюся легким парком, отблескивающую водной гладью низину, Павел вспоминает. В эту пору в деревнях обычно выходили всеми домочадцами на картофельные делянки, рыли картошку. То-то радости было у продымленной кострами, перемазанной запеченными в золе картофелинами сельской ребятни.
Положив за правило начинать день с обхода взводов, Павел уже побывал у Грохотова и Ведищева и теперь направлялся к Сахно, оставив напоследок Маштакова. Сегодня третий, заключительный день, отведенный на освоение трофейного оружия. У Грохотова и Ведищева он не задержался. Там порядок. А в землянке первого взвода – бедлам, мат-перемат и дым коромыслом до потолка. Часть бойцов, расстелив шинели на нарах, сборкой-разборкой «шмайсеров» занимается, а другая в карты азартно режется. Сам взводный болельщиком за спиной у картежников присутствует.
«Хоть бы наблюдателя для видимости выставил. Знает же, что ротный обязательно прийти должен. Нет, не скрывается даже. В открытую пренебрежение к командиру демонстрирует, пустым местом перед солдатами выставляет», – закипая злостью, подумал Павел, принимая доклад дежурного.
– Что здесь происходит, Сахно?
– Взвод заканчивает занятия по изучению трофейного оружия.
– И это ты называешь занятиями? А это что такое?! – он указал на режущихся в карты блатняков.
– Дополнительный стимул, ротный. Усвоил материал – свободен. Знаешь, как помогает? Наперегонки мужики рвутся. Экзамен лично принимаю.
И усмешечка гаденькая в глазах таится.
– Ты дурачка из себя не корчи и меня им не делай. Я тебя последний раз предупреждаю. Или ты наводишь во взводе воинскую дисциплину, или дальше с комбатом объясняться будешь.
– Нормальный процесс, ротный. Проверь любого.
Павел взял в руки ближайший «шмайсер», выцелил взглядом одного из картежников:
– Фамилия?
– Штрафник Андреичев, гражданин ротный.
– Ну-ка разбери и собери.
Солдат подхватил протянутый автомат, играючи, точными заученными движениями раскидал его на части и так же легко и быстро, без заминки, собрал. Победительно щелкнул затвором.
– Я же говорю, ротный: нормальный учебный процесс. И отстреляемся не хуже других. Вот увидишь. – Сахно вроде как недоумевал: очевидная же вещь!
Павел смотрел на полурасстегнутый ворот гимнастерки, из-под которого виднелась полосатая тельняшка, которая могла попасть в батальон только из лагеря, прибыв в сидоре какого-нибудь Штыря или Сюксяя, и понимал: надо ставить последнюю точку.
– Никак мы с тобой, ротный, общего языка не находим, – продолжал недоумевать Сахно. – Ну, чего людей уставами мордовать. Пусть отдохнут лучше.
«И не найдем», – подумал Павел, а вслух предложил выйти на улицу. Не выяснять же отношения со строптивым подчиненным на глазах у всего взвода.