Вдоль позвоночника пробежала стайка мурашек. Склеп – моментально возникла навязчивая ассоциация.

— Вчера вам коротко обрисовали ситуацию, верно? – не оборачиваясь, произнёс хозяин дома, тяжело переступая со ступени на ступень. 

— Да, со мной говорила женщина.

— Это Ира, постоянная сиделка. Она с нами с самого… — запнулся, — … с самого начала. Идёмте, — миновав широкий коридор с множеством запертых комнат, старик затормозил возле одной из дверей и, аккуратно надавив на ручку, отворил двойные дубовые створки. 

Небольшую комнату освещал серый дневной свет. Шкаф, старинный письменный стол, трюмо с резной рамой зеркал, картина с изображением цветочного луга, а по центру, словно пришелец из будущего – кровать с подъёмным механизмом, резко контрастирующая с выдержанным интерьером. 

Белоснежная постель была пуста. 

Вера проследила за взглядом мужчины, и в его глазах отражалась такая вселенская боль... Невыносимая. Он весь словно сжался, став меньше и беззащитнее.

Он смотрел на неё – женщину в инвалидном кресле возле окна. Та, склонив голову набок, безучастно глазела перед собой. По подбородку стекала тонкая ниточка слюны. 

Не старая – немногим больше сорока, на обескровленном лице всё ещё сохранились следы былой красоты. Хрупкие ладони с синей сеточкой вен покоились на подлокотниках кресла. Но что больше всего поразило Веру, это её маникюр – идеальные, накрашенные вишнёвым лаком ногти, что ещё больше оттеняло мертвенную бледность кожи. 

— Это… Лариса... – слегка прокашлявшись, произнёс мужчина. Подойдя ближе к больной, аккуратно, словно касаясь фарфоровой куклы, положил руку на её хрупкое плечо. – Около трёх лет назад она вышла из комы, и… — глубоко вздохнул и внезапно надолго замолчал, разглядывая за окном бесконечные макушки елей. – В общем, вы сами всё видите. Ей нужен должный уход. Самый лучший. 

— Конечно, я всё понимаю, — ответила Вера, на самом деле ни черта не понимая.

Вернее, она видела, что перед ней сидит женщина – восковая кукла, клетки мозга которой давно умерли, но сердце которой упорно продолжало биться.

Вера не понимала другого: что она сама здесь делает? Этот жуткий дом, эта гнетущая атмосфера, эта женщина с печатью обречённости в глазах… С ума же можно сойти, день ото дня наблюдать эту удручающую картину. Мало ей, что ли, негатива в жизни?

— Зарплата два раза в месяц, о графике договоритесь с Ирой, она сейчас подойдёт. Она же расскажет о препаратах, уходе и... всём остальном… — договорил мужчина, и из него словно выкачали воздух, настолько он выглядел несчастным.

— Назар… простите, я не знаю вашего отчества, но прошу вас – крепитесь. Просто знайте, что вашей жене не больно, она ничего не чувствует, её нервные окончания атрофированы… 

— Она не моя жена! Лариса – моя дочь, — грубо отрезал мужчина и снова превратился в того старика с надменным взглядом, которого Вера встретила у лестницы.

— Пётр Васильевич… а, вы уже здесь, — на пороге появилась запыхавшаяся полная женщина, удерживая под мышкой серую коробку. — Забрала лекарства, наконец-то. А вы, наверное, Вера? – потянула руку, и Вера, кивнув, слабо её пожала. 

— Ира, введите в курс дела новенькую, я на вас полагаюсь, — не прощаясь, старик покинул комнату. 

— Бедный Пётр Васильевич, просто сердце сжимается, — покачала головой Ира и размотала с мясистой шеи весёлый шарфик в разноцветную полоску. – Больше трёх лет уже прошло, а он всё никак не может смириться. Но это понятно – дочь, единственная и любимая.

Вера взглянула мельком на Ларису – та сидела и так же безучастно смотрела перед собой. На её безразличном лице не читалось абсолютно никаких эмоций. Словно та статуя у входа – застыла, доживая отмеренный ей век в своём аморфном мире.