Заметно, что они отлично сработавшиеся коллеги. Мне всё ещё непонятно это разделение на команду, и я мысленно обещаю себе выяснить подробности после рейса.

– Капитан, ваш кофе, – протягиваю стаканчик и ему.

– Через пять минут встаём на автопилот, – грозно зыркнув на меня, забирая стаканчик, строго рявкает отчим. – Колесникова, у вас работы в салоне совсем нет, раз вы тут прохлаждаетесь?

И чем я, интересно, заслужила подобный тон? Но это хоть какой-то прогресс. Новая эмоция, заменившая его безразличие. Я согласна даже на это, ведь хуже равнодушия нет ничего.

– Яна, будь зайкой, принеси нам сочку томатного. Особенно ему, – второй пилот кивает на командира, пытаясь сгладить обстановку. – А то Север из тебя всю кровь выпьет ещё до посадки. Мне полдольки лимона и чёрного перца бахни, андерстенд?

– Да-да, – быстро-быстро киваю я. – Сейчас всё будет.

Пулей вылетаю из кабины, натыкаясь в бизнесе на Анатолия. Он хмыкает, поздравляя «с почином», и сообщает, что остальное для пилотов сделает сам. А когда я иду в сторону эконома, слышу вдруг, как Калерия, даже не пытаясь говорить тише, изрекает своему помощнику: «Видать, завтра снова будет новенькая в команде. Капитан её не одобрил».

И эти слова, как будто подтверждают мои догадки. Он не хочет меня рядом с собой.

Дмитрий.

– Это – моя сестричка, Яна, – миндальничает Лида, прижимаясь поближе ко мне, как будто метит территорию, что вызывает у меня отвращение. – Прости, дорогой, не успела тебе рассказать! Она поживёт тут недельку. Ты её даже не заметишь! А это – Дмитрий Дмитриевич. Мой муж.

Смотрю на девчонку, о существовании которой я даже не знал до этой секунды. А девчонка старательно старается не смотреть на меня. Злюсь на Лиду. О подобном нужно предупреждать заранее, мы обговаривали это до брака. Что за глупая женщина, чёрт её дери?

– Приятно познакомиться, Яна, – бросаю я, ради приличия.

Девчонка, кажется такой хрупкой и напуганной, чуть ли не дрожит из-за моего присутствия. Есть в этом что-то завораживающее и очаровательно-невинное. Она как маленький Котёнок, что спрятался зимой под капот, а его застукали и пытаются выгнать обратно на холод. Щёки розовые, то ли от мороза, то ли от смущения, а может, и от всего вместе. Глаза серо-карие, большущие, в обрамлении дрожащих ресниц, как блюдца, необычные: ободок радужки почти угольный, а к зрачку цвет меняется, светлеет, переходя в расплавленное серебро, а после, сам зрачок опоясывает светло-карий, как будто на серебро пролили капельку чая. Редкий цвет глаз. Я такой видел единожды.

И смотрит испуганно. Почему-то раздражает. Сощуриваюсь, осматривая сестру жены. Высокая, но ниже меня почти на голову, ноги две палки, а остального не видно из-за мешка, который современные подростки за одежду принимают. У знакомого дочь такая же. Там ещё хуже, не сразу со спины поймёшь мальчишка или девчонка. Сколько этой Яне? На вид лет шестнадцать, не больше.

Злюсь ещё больше. Ещё подростка мне не хватало в собственном доме! Сначала глупая птица, теперь девчонка. Что дальше?

Лида неловко пытается оправдать поведение родственницы. Пропускаю мимо ушей. Неинтересно. На роль любящего дяди я не подписывался. Волнует только одно: почему девчонка не у своей матери.

О чём жену и спрашиваю, когда та чуть ли не силком тащит меня на кухню. Мнётся, мямлит что-то о том, что сестра квартиру сдала по глупости, когда их мать в больницу положили. Улыбку невинную пытается выдавить. А ведь о её больной матери я слышу впервые. Одного предупреждающего взгляда достаточно, чтобы Лидия перестала юлить и напряглась, а её улыбка мгновенно стёрлась с лица.