Кроме французов, «Руританию осматривали корреспонденты европейских газет, прибывшие ради этого в Обок. Леньяру запомнился один – то ли швед, то ли голландец, по имени Сондерс. В сопровождении второго механика, Симона Рюффо, репортер бесстрашно карабкался по ферменным конструкциям и даже рискнул совершить головокружительную прогулку по «хребтине» дирижабля.

И вот в бункер забросили последний горючий брикет. Засвистала боцманская дудка; на земле солдаты по команде капрала разом отпустили швартовые концы. «Руритания», свистнув струйками пара, величественно всплыла над гарнизонными бараками, развернулась над кварталами глинобитных домишек, прошла над теснящимися у пирсов лодками, лодчонками шхунами, над стерегущим рейд французским колониальным крейсером. Рюффо на кормовом мостике крутанул ручку митральезы, «Гочкис» трижды хлопнул, салютуя флагу Третьей Республики, и воздушный корабль растаял в жарком мареве над заливом Таджýра.

Карл Дрейзер выбрался из тесной жилой гондолы и пошел в сторону кормы. По пути ему то и дело приходилось хвататься за растяжки и леера, огораживающие узкий, двоим не разойтись, решетчатый мостик. Над головой, словно брюхо гигантского кита, нависал корпус воздушного корабля – стянутая тросами оболочка из пропитанной гуттаперчей парусины.

Конструкция «Руритании» считалась полужесткой, но, по мнению Дрейзера никакой жесткостью, хотя бы и с приставкой «полу…» здесь и не пахло. При сильных порывах ветра, по выгнутому боку дирижабля прокатывались волны; колебания передавались на мостик через паутину тросов-растяжек, и легкое сооружение раскачивалось и изгибалось, вселяя страх в пассажиров. Дрейзер, единственный из всех, получал удовольствие от прогулок по мостику. Остальные не желали лишний раз покидать гондолу, изнемогая в борьбе с приступами морской – или вернее сказать, «воздушной»? – болезни.

Молодой ученый знал, что сколько-нибудь заметная деформация корпуса чревата потерей скорости и, что куда неприятнее, управления воздушным кораблем. Сохранять форму позволяло избыточное давление в отсеках; чтобы поддерживать его, имеются особые газовые мешки, называемые «баллонетами». Они, в отличие от емкостей с водородом, создающих подъемную силу, наполнены воздухом – его нагнетают в «брюхо» дирижабля специальные насосы. Как вот сейчас, судя по легкому свисту…

Дрейзер положил руку на воздуховод. Слух его не обманул дрожание парусиновой, на проволочном каркасе трубы, показывало, что поток воздуха устремляется в баллонеты. Но ладонь не ощущает нагрева, а значит, наращивать подъемную силу не нужно, и в емкости подают холодный воздух.

Во время экскурсии, которую Пьер, брат капитана и главного строителя «Руритании», Клода Леньяра, устроил в Обоке, Дрейзеру объяснили, что эта система подогрева баллонетов уникальна. «Дело в том, – рассказывал воздухоплаватель, – что газовые отсеки неизбежно, пусть и достаточно медленно, теряют водород. Это порождает сразу две сложности: во-первых, корпус деформируется, а, во-вторых, падает создаваемая объемом летучего газа подъемная сила. И если с первым еще можно бороться, то с потерей газа до недавних пор ничего сделать было нельзя…» Изобретение Клода Леньяра, воплощенное в конструкции «Руритании» казалось простым и гениальным: француз предложил нагнетать в баллонеты воздух, предварительно пропущенный через змеевики, подогреваемые раскаленными газами из топки. Получался тот же эффект, что и в шарах братьев Монгольфье: баллонеты, помимо основной своей задачи, создают дополнительную «плавучесть». К тому же, это позволяет менять высоту, не тратя балласт и не прибегая к горизонтальным рулям, бесполезным, когда воздушный корабль дрейфует по ветру. Подавая в баллонеты то горячий, то холодный воздух, капитан может заставить «Руританию» всплывать, идти вниз, или зависать на одной высоте.