агент Пирогов, другая напротив каюты Амалии, отведенная некоему месье Лагранжу, и две каюты четы Мерсье, негоциантов из Марселя, не поспевших на пароход. Все эти подробности Амалия выудила из второго помощника капитана, пустив в ход одну только ослепительную улыбку. Чтобы объяснить отсутствие супруга, нашей героине пришлось срочно заставить его заболеть тяжелой болезнью, «от которой он может и не оправиться». Надо сказать, что при этом сообщении в глазах помощника мелькнул огонек понимания, который деликатная Амалия предпочла отнести за счет его воспитанности. Так как беглый синьор Онорато Висконти путешествовал под фамилией Лагранж, Амалия, вторично пустив в ход улыбку и как бы невзначай коснувшись рукава второго помощника, узнала у него, что багаж негоциантов на борт прибыл, но никаких вещей, принадлежащих господину из каюты напротив, на корабль не поднимали. Итак, поиски зашли в тупик. Благородный итальянец просто-напросто бессовестно надул разведки четырех стран, пустив их по ложному следу, а сам (Амалия была убеждена в этом) преспокойненько сбежал куда-нибудь на Капри или Майорку, малолюдные, прелестные острова Средиземноморья, где можно жить годами, и никто не поинтересуется, кто ты и что тут делаешь. Во всяком случае, будь Амалия на его месте, она бы именно так и поступила.

«Впрочем, нет, – тут же спохватилась она. – Я бы не стала обманывать людей только ради того, чтобы нажить себе врагов. Будь у меня эта замечательная «Леда», я бы избавилась от нее, продав за хорошие деньги, и зажила бы в свое удовольствие. К чему усложнять себе жизнь?»

– Прекрасная погода, правда? – произнес чей-то протяжный голос над ухом у Амалии.

Она с некоторым неудовольствием обернулась и увидела молодого человека с длинным лошадиным лицом и открытой улыбкой. Это был Роберт П. Ричардсон, тот самый американец, что совершал познавательный тур по Старому Свету и теперь, переполненный впечатлениями, возвращался к себе в Новый, где его ждало собственное ранчо. Что такое ранчо, Амалия понятия не имела, но предполагала, что это не жена и не невеста, а что-то вроде большого доходного дома, приносящего твердый доход хозяину.

– Я бы не сказала, – сдержанно отозвалась она на замечание Ричардсона о погоде и поглубже упрятала руки в муфту. Два человека в ее семье, отец и брат, умерли от туберкулеза, и оттого она не слишком жаловала осень и зимнее время года.

– О! – счел нужным зачем-то глубокомысленно воскликнуть мистер Ричардсон.

Амалия уставилась на серое унылое море, сделав вид, что не замечает присутствия американца. Она знала, что поступает в высшей степени невежливо, но ее все еще разбирала досада на себя. Как тонко она раскусила германского агента, как ловко убрала его и его приспешника с дороги, а все оказалось совершенно зря. Висконти-Лагранжа на «Мечте» нет и в помине, а значит, «Леды» тоже, и где их искать – совершенно непонятно. Амалия получила десятки самых разнообразных инструкций на все случаи жизни, но ни одна из них не предусматривала, что она лишится своего напарника и ей придется действовать на свой страх и риск. Но, в самом-то деле, что же ей делать?

После Гавра корабль останавливается в Шербуре, и она спокойно может там сойти на берег…

«Минуточку, – одернула себя Амалия, – а что, если Висконти предусмотрел именно такой вариант развития событий и только этого и дожидается? Что, если я покину судно в Шербуре, а он там же поднимется на борт? Хорошо же я буду тогда выглядеть, упустив его! Нет, – решила Амалия, – сходить на берег мне нельзя. В крайнем случае… в крайнем случае прокачусь до Нью-Йорка и обратно. Все путешествие займет меньше месяца, так что не о чем и говорить».