В своей комнате Маргарет весь день бесилась и лила слезы, потому что Мартин напомнил ей о Джоне. Это был тот редкий случай, когда ее слова или действия позволяли мне выплеснуть наружу свои собственные эмоции.

Вечером Мартин пришел к ней. Маргарет говорила с ним сухим, раздраженным тоном, а я… Если б я могла хоть что-то сказать или сделать сама! Может быть, бросилась бы ему на шею. Конечно, я знала, что будет все, но ждать три с лишним месяца… Я и так слишком много ждала в последнее время.

***

День за днем, день за днем… Мартин, судя по тому, что я о нем уже знала, да и по его поведению, был опытным мастером съема. Сообразив, что произвел впечатление, пусть даже не сам по себе, а навевая некое воспоминание, он забросил удочку. Пришел тайно, рискуя своей и ее репутацией, выказал интерес и сочувствие, сообщил о себе нечто загадочное и удалился, прервав разговор на полуслове. А потом сделал вид, что этого самого ночного разговора не было. Вообще ничего не было.

Какую девушку это не зацепит, хотя бы краешком? Когда Мартин понял, что рыбка на крючке, он стал, как называют это современные пикаперы, пинговать: напоминать о себе. Все эти якобы случайные встречи в коридорах и переходах дворца, вежливые поклоны с непроницаемым лицом, мимолетные взгляды… И когда Маргарет спросила Гольбейна о его ученике, художник – я нисколько в этом не сомневалась – доставил вопрос по назначению: да ты парень не промах, леди интересовалась тобою. А тут еще новость об очередном престарелом женихе…

Gotcha***!

Все это я видела и прекрасно понимала. Но любовь, как говорится, зла, а козлы этим пользуются. Только это не было любовью ни разу. Если кратко, меня тянуло к нему, как магнитом. Словно я вдруг разглядела то, чего раньше не видела. Но ведь не было же в нем ничего, чего бы я не знала. Или… было?

Мартин писал миниатюру, которой предстояло отправиться в Лиссабон. Маргарет сидела с грустным видом – я помнила ее страх перед грядущим замужеством и тайную надежду на то, что жениху не понравится портрет. Ее чувства уже пошли в рост, робко пробиваясь, словно подснежник сквозь сугроб. А я во время сеансов думала о том, что из всех мужчин, с которыми Маргарет имела дело, сэр Грегори был самым достойным.

Неизвестно, как сложилось бы у нее с Джоном, но пожилой дипломат наверняка стал бы ей верным другом и заботливым мужем. Если бы только она не бросилась с головой в любовный омут. Да, он был бы для нее наилучшим вариантом. Для нее – но не для меня.

Три весенних месяца пролетели мгновенно, но каждый день при этом тянулся медленной пыткой. Теперь уже и Маргарет томилась от смутных желаний, хотя нескромные ласки Джона когда-то подвели ее лишь к границе пугающего, запретного, но такого притягательного мира. Ее тело и мои мысли наконец-то оказались в гармонии.

После заочной помолвки, о которой Маргарет узнала из письма отца, приехал Роджер - чтобы отвезти ее на лето в Скайхилл. Они выехали из дворца рано утром, и я подумала: если бы Мартин не предложил Маргарет написать ее портрет, сама бы она ни за что не осмелилась попросить его. Роджер бурчал: как ты посмела, без разрешения отца, посторонний мужчина, ремесленник. Маргарет молчала. Мартин ехал поодаль, делая вид, что ничего не слышит.

Я словно листала расписание поездов и считала станции, которые предстояло проехать. Вечер в аббатстве. Приезд в Скайхилл. Ночной разговор с призраком Джона. Первый сеанс позирования для портрета…

А вот, кстати, во время визита Джона в этот раз я ничего не увидела и не услышала, словно Маргарет беседовала сама с собой. Означало ли это, что встреча произошла в ее воображении? Или же призрак Джона явился ей в том особом чувственном мире, который был мне доступен лишь в единстве с ней?