– Меня изнасиловали.

Вот он и произнес это вслух.

Изнасиловали.

И лицо снова защипало от прилившей крови. Огласт поморщился, а Фаю захотелось провалиться сквозь землю. Не получалось говорить на эту тему без слез на глазах. Одно воспоминание – и щеки становились мокрыми. Фай поспешил отвернуться, зажмурившись и незаметно вытирая рукавом веки. Огласт притворился, что не замечает его манипуляций.

Как? Как он найдет в себе силы открыть Эллианне правду? Сказать любимой девушке, что его раздели, напоили возбуждающим зельем и заставили ублажать похотливую толпу? Что он совокуплялся самым мерзким, противоестественным способом. Что до сих пор чувствовал себя грязным, сколько бы раз ни принимал ванну. Вернувшись в Троелевство, Фай чуть кожу с себя не содрал мочалкой. Тер и тер – грудь, бедра, ягодицы – до красноты, до боли. Ему казалось, что пальцы варваров оставили на его теле несмываемые следы, что он весь в пятнах, что в кожу намертво въелся запах чужих интимных соков. Иногда ночью он вскакивал с кровати и бежал в уборную: его рвало. Иногда он просыпался и плакал в постели, крепко закусив край подушки. А сколько раз его будили кошмары?

Дрожащими губами Фай шептал своему отражению в зеркале, что не виноват, но в глубине души сомневался в собственной мужественности. После всего случившегося мог ли он считать себя мужчиной? Будет ли считать его мужчиной Эллианна, если узнает правду? Согласится ли поцеловать? А разделить с ним постель? Или ей станет противно?

– Я… нет. – Фай замотал головой. – Нет, нет. Не могу.

– Ты должен, – настаивал Огласт.

– Ничего я не должен! Представь, что это был ты. Что все это сделали с тобой. Ты бы рассказал жене?

Огласт вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

– Да, – он решительно вздернул подбородок. – Рассказал бы. И она бы меня приняла. Потому что любит.

Фай обхватил руками дрожащие плечи.

– Я не виноват.

– Не виноват, – согласился Огласт.

– Никто такого не заслуживает.

– Никто.

– Почему я просто не могу забыть обо всем, притвориться, будто этого не было?

– Потому что Эллианна должна решить, хочет ли всю жизнь провести в страхе. Достаточно ли сильно тебя любит, чтобы рискнуть.

Фай не мог, просто не мог.

– Нет.

Огласт тяжело вздохнул.

– Тогда забудь о ней. Позволь ей связать судьбу с нормальным мужчиной.

Нормальным…

– Или? – спросил он, зажмурившись.

– Или мне придется рассказать обо всем Меливингу.

Домой Фай не пошел – устроился на земле под деревом. Улочки «Воль’а’мира» утопали в зелени, разделенные широкими участками леса, так что найти укромный уголок не составляло труда. Проводив взглядом удаляющегося Огласта, Фай рухнул на тропинку прямо там, где стоял, – не смог удержаться на ногах. Он просидел на обочине добрых минут двадцать, ошеломленный случившимся и абсолютно раздавленный, а затем, услышав звуки шагов, отправился на поиски более уединенного места.

Он шел, с трудом передвигая негнущиеся ноги и слепо уставившись вперед, не в силах осмыслить то, как одно-единственное событие взяло и перечеркнуло его будущее. Проклятый Огласт дал ему выбор словно вложил в руки нож, которым обязал себя ударить. Какое бы решение Фай ни принял, это могло нанести ему смертельную рану. Вечное одиночество или безумный риск превратиться в изгоя? Отказ от мечты стать отцом или унизительная исповедь?

Хотел бы Фай надеяться, что Эллианна его поймет, но если Огласт прожил с женой много лет и был в ней уверен, то Фай со своей невестой даже ни разу не оставался наедине. Какие тут откровенные разговоры, когда они едва друг друга знали – общались исключительно через голубиную почту или в присутствии родственников Эллианны? Эльфийские традиции не запрещали влюбленным проводить время вместе без того, чтобы кто-то держал над ними свечку, но молодые девицы их расы слишком боялись испортить репутацию, поэтому сами создали для себя этот строгий закон. Не давать повода для сплетен – главный девиз девушек на выданье.