Ника взрослела, но отношения доверительными не становились. Она с завистью смотрела на Шевцову Наташу, которая делилась с матерью всеми секретами, даже очень личными.

– Ты не боишься? – как-то спросила подругу Ника.

– А чего бояться, – вылупила голубые глаза Наташа.

– Ну, узнает, что вы целуетесь… – смутилась Ника.

– Так я сама все рассказала, – прыснула Шевцова.

Ника позавидовала и решила попробовать такую же откровенность в семье:

– Мама, я гуляла с Егором Бестужевым, – сказала как-то Ника.

– Не будь дурой! Егор взрослый парень, а ты мелкая еще, – ответила мать и замолчала на весь вечер. «Вот и поговорили!» – уныло подумала про себя Ника. А ей так хотелось рассказать о том, что сын Бестужева уделяет ей внимание, что он иногда провожает ее из школы. Что ведет он себя скромно, хотя и взрослее многих школьных нахалов. Но среди ночи ее разбудила мать, которая усадила ее на постель и заставила прослушать лекцию о половом воспитании. Ника поняла, что мать больше смутилась от признания дочери, чем рассердилась. А, смутившись, испугалась, что не позаботилась вовремя объяснить элементарные вещи. И вот, чтобы срочно восполнить пробел, устроила этот ликбез, словно до утра нельзя подождать. Но не в привычках Калерии Петровны откладывать важные дела в долгий ящик!

Ника взрослела, но тепла в отношениях не появилось. Иногда Ника пыталась понять, отчего так произошло, почему не получалось у них быть близкими. Почему так часто проявлялись раздражительность, придирки, недовольство матери, ведь нельзя же горе, уход мужа, превращать в наказание для дочери.

Все переменилось внезапно. И случилось это почти сразу после той памятной «воспитательной» ночи. Ника не сразу поняла, в чем дело, но потихоньку дома воцарилось спокойствие. Нет, откровенности особой не наметилось, но в матери появилась мягкость, ласка, добрая насмешливость. Ника поудивлялась, а потом и перестала об этом думать. Она была счастлива от таких перемен, хотя долго не догадывалась об их причинах.

Через два дня после ночной лекции Калерия Петровна записалась на прием к директору комбината Петру Николаевичу Бестужеву.

– У него есть полчаса с утра, – сказала секретарь Римма Игоревна, – подойдите к десяти. Только не задерживайтесь.

Калерия Петровна порадовалась, что она сообразила переговорить с Бестужевым в его рабочем кабинете: «Там проще. Можно коротко, по делу, никто не услышит и не узнает. Мало ли какие вопросы директор музея обсуждает с директором предприятия!»

К встрече Одинцова подготовилась – оделась строго, но в уши повесила большие серьги. Это был намек, что посетительница женщина не только деловая, но и, несмотря ни на что, следящая за модой. И что она отлично понимает важность и деликатность вопроса, который она пришла обсудить. Калерия Петровна и так была женщиной интересной, а когда ставила перед собой цель, то лицо озарялось неким подобием страсти, что очень ее украшало.

– Добрый день, чем могу помочь музею? – Бестужев вышел в приемную встретить Одинцову.

– Добрый день! – ответила Калерия Петровна и громко, чтобы услышала Римма Игоревна, сказала: – Ох, проблем много, не буду мучить сразу всеми. Хоть бы об одной с вами потолковать.

– Конечно, – улыбнулся Бестужев и пригласил жестом в кабинет.

В кабинете он сел не за свой огромный стол, а напротив Калерии Петровны, подчеркнув неформальность обстановки.

– Чай или кофе? – поинтересовался он.

– Спасибо, ничего не надо, – отказалась Калерия Петровна и приступила к разговору: – Я не о музее пришла поговорить. Хотя проблем там полно. Я пришла поговорить о наших детях.