– Тони?

Он взглянул на меня глазами раненого и брошенного под дождем хомячка:

– Да?

– Извини, что я на тебя рявкнул.

– А, да ладно. – Он отпил пива, не сводя с меня настороженного взгляда.

– Вот эта женщина, которая прыгнула, – сказал я, сам не до конца понимая, зачем объясняю все это Тони. – Возможно, я ее знал.

– Ой, блин. Соболезную, брат. Иногда на людей просто находит, а?

Я глядел на расстилающееся впереди шоссе, сине-стальное под жесткими лучами солнца. Даже несмотря на включенный на максимум кондиционер, я все равно чувствовал, как жара покалывает макушку.

Глаза у Тони блестели, и выплывшая наружу улыбка была слишком широкой, слишком зубастой.

– Знаешь, иногда оно будто само тебя зовет.

– Бухло?

Он покачал головой.

– Вот как с этой твоей подружкой, которая прыгнула… – Он встал на колени, уперся лицом в разделявшую нас решетку. – Короче, я однажды катался на катере с одним корешем, так? Я и плавать-то не умею, а тут мы прямо в море вышли. И, зацени, попали в бурю, богом клянусь. Катер качало от борта до борта, а волны! Каждая с это вот шоссе шириной. Я, понятное дело, пересрал, потому что, если вывалюсь, мне без вопросов хана. Но при этом я, не знаю, так спокойно себя чувствую, так? Типа, «вот и хорошо, не надо больше думать, как, и когда, и почему я помру. Я помру. Прямо сейчас. И от этого на душе как-то легче». У тебя такого никогда не было?

Я обернулся и через плечо взглянул на его лицо, прижатое к мелкой стальной решетке – щеки врезались в ячейки, став похожими на мягкие белые каштаны.

– Было один раз, – сказал я.

– Да? – Глаза его расширились, и он чуть отстранился. – Когда?

– Мужик мне в рыло дробовик направил, и я был уверен, что он выстрелит.

– И на секунду… – Тони свел вместе большой и указательный пальцы, оставив между ними тоненький просвет. – На одну только секунду ты подумал: «Ну и пусть», да?

Я улыбнулся его отражению в зеркале заднего вида:

– Возможно, что-то типа того. Я уже и сам не знаю.

Он сел.

– Вот так вот я себя чувствовал на том катере. Может, твоя подруга, она то же самое думала прошлым вечером. Типа: «А я никогда не летала. Надо попробовать». Понимаешь, о чем я?

– Не очень. – Я взглянул в зеркало. – Тони, а зачем ты вообще на этот катер поднялся?

Он потер подбородок.

– Потому что я не умею плавать, – сказал он и пожал плечами.

Мы приближались к цели поездки, но дорога казалась бесконечной, и последние тридцать миль пути тянули мои веки вниз, словно стальной маятник.

– Да ладно, – сказал я. – Серьезно.

Тони поднял подбородок и нахмурился, думая.

– Все дело в незнании, – сказал он. И снова рыгнул.

– Какое дело?

– Ну, почему я вообще на тот катер сунулся. Незнание – это то, чего ты не знаешь в этой сраной жизни, понимаешь? От него крыша съезжать начинает. И ты на все готов, лишь бы наконец узнать.

– Даже если не умеешь летать?

Тони улыбнулся:

– Потому что не умеешь летать.

Он похлопал по разделявшей нас решетке. Снова рыгнул, затем извинился. Свернулся калачиком на полу и тихо-тихо пропел песню из заставки «Флинстоунов».

К тому времени, когда мы въехали в Бостон, он уже снова спал.

Мы с Тони шагнули через порог офиса. Mo Бэгс оторвался от своего сэндвича с фрикадельками и колбасой и сказал:

– Здорово, педрила! Как жизнь?

Скорее всего, он обращался к Тони, но с Mo наверняка не угадаешь. Он положил сэндвич, вытер жирные пальцы и рот салфеткой, затем обошел свой стол и швырнул Тони в кресло.

Тони сказал:

– Привет, Mo.

– В жопу себе свой «привет» засунь. Давай запястье.

– Слушай, Mo, – сказал я. – Хорош.