– Разумеется! Вы же, как обычно, все предусмотрели.

– Дорогая, мы занимались этим множество раз. Наши агенты великолепно обучены.

– И Эмили будет находиться посреди всего этого. Вы еще нарисуйте ей на лбу мишень.

– Луиза, я обещаю, что с ее головы не упадет ни один волосок.

Девушка подалась вперед и ухватила дядю за обтянутые шелком широкие плечи.

– Я не потеряю ее, вам понятно? Я потеряла мать, мачех, отца, мужа. Я не потеряю еще и сестер!

– Успокойся, девочка. – Герцог погладил ее по щеке и тепло улыбнулся. – Я все отлично понимаю.

– Сестры – все, что у меня осталось в этой жизни.

– Чепуха, – заявила мисс Динглби. – У тебя есть…

– Я понимаю, – повторил герцог. – И скорее пущу себе пулю в лоб, чем позволю причинить вред тебе или твоим сестрам.

Луиза опустила голову на массивные, укрытые шелком колени и в изнеможении закрыла глаза. Поэтому она не видела скептического и неодобрительного выражения лица мисс Динглби, взиравшей на них сверху. Теплый язычок лизнул ее лодыжку – девушка почувствовала тепло даже сквозь толстый шерстяной чулок.

– Все будет хорошо, – тихо сказал герцог.

Луиза не плакала. Она уже давно не позволяла себе этого. Принцесса не должна открыто демонстрировать свои эмоции. Она лишь почувствовала неприятное жжение в глазах и тяжесть на сердце. Неделя оказалась нелегкой. Да что там неделя – вся зима была тяжелой. Ей никогда не приходилось долго находиться в атмосфере, подобной той, что царила в доме графа Сомертона. Ей иногда казалось, что на деревянных половицах обозначены линия фронта и боевые порядки отдельных подразделений, а домочадцы скользили по коридорам на цыпочках, словно по минному полю. Люди, жившие в доме, будто в одночасье лишились всех жизненных сил. Их кто-то заморозил. Ввел в транс. И в таком состоянии они влачили унылое однообразное существование, которое и жизнью-то вряд ли можно назвать. В Хольштайнском замке всегда соблюдались строгие протокольные правила. Отец обращался с ней, наследницей престола, с подчеркнутой официальностью. Ее мать умерла при родах, а вслед за ней и мачехи. Тем не менее их дом был полон жизни, смеха и сестринской любви.

Она подумала об Эмили, златокудрой скромнице в очках. Неужели она действительно влюбилась в герцога? К этой мысли следовало привыкнуть. Жаль, что ни Луиза, ни Стефани не могут разделить с ней счастье и горе, неожиданные радости и разочарования, сладость предвкушения…

Интересно, а что это такое – сладость предвкушения? Ожидание счастья?

– Моя дорогая девочка, – герцог неловко погладил ее по голове, – ты хочешь мне что-то сказать?

Луиза подняла голову и отстранилась:

– Нет, ничего. Абсолютно ничего. Просто я сегодня немного устала. Вчера был долгий и утомительный вечер, потом я плохо спала, перебирая в уме несделанные дела…

– Ты что-нибудь заметила? Необычную активность? Записки? Письма? Визитеры?

– Нет.

– А как ведет себя его супруга?

– Леди Сомертон ведет себя как обычно. Она очень красива, добра и не занимается никем, кроме своего сына.

– Их сына.

– Да, их сына. Кстати, он очень симпатичный малыш. А она – замечательная мать. Но всячески старается держать мальчика подальше от графа. Мне кажется, он хотел бы стать лучшим отцом, но не знает как. Думаю, если она позволит мужу получше узнать ребенка…

– Да, все это очень интересно, но это их семейные дела. – Герцог нетерпеливо поерзал и глянул в окно, где стоял мрачный серый февраль. – Как ты думаешь, сейчас не рано для шерри?

– Определенно рано.

Мисс Динглби отклеилась от дверного косяка, у которого все это время стояла.