День пролетел незаметно, мы много загорали и купались, потом обедали, найденной в домике едой, снова балдели в пенных волнах, а потом переводили дух под лучами уже заходящего солнца. И так мне не хотелось, чтобы этот день кончался, но, увы, ничто не вечно. Словно миг пролетел, а мы уже приближаемся к резиденции «Цессерон».

И вот опять Кил только благодарит меня за время, что я ему подарила, за чудесный день и прочее, и прочее. И так он невероятным образом вызверил меня, что я не выдерживаю и задаю вопрос в лоб:

- Я нравлюсь тебе? – мое сердце так отчаянно стучит в груди, что мне больно. Грудная клетка ходит ходуном, не справляясь с тем количеством адреналина, что было выброшено в кровь после этих смелых слов.

- Я уже говорил, что нравишься? Очень! – без промедления отвечает полиморф, и я с облегчением выдыхаю.

- Тогда какого черта ты больше не целуешь меня? – пытаясь скрыть дрожь в голосе спрашиваю я.

- Потому что, малышка, если я сделаю это, то у меня будет форменный вынос мозга, - почти шепчет мне Кил и легонько дотрагивается до моего колена.

- А у тебя еще и мозги есть? – недовольно бурчу я и это последнее, что мне удается сказать.

Я даже не поняла, как он выдернул меня с моего сидения и усадил себе на колени, впиваясь в мои губы самым сладким и самым порочным поцелуем, что только можно вообразить.

Хотела, Ванда, ну так получай! Обоюдный отчаянный протяжный стон и нас уже не остановить.

Его язык во мне, так запредельно прекрасно насилует мой рот, зубы прихватывают то нижнюю, то верхнюю губу и мне так сладко, так невозможно хорошо, под этими грешными ласками. Я не замечаю, как его руки поспешно расстегивают пуговицы на моем сарафане, как приспускают чашки лифа, как припадают к вершинкам груди. Я тут же слышу его удивленный шипящий вздох, а потом и хриплый, надсадный шепот:

- Пресвятой Космос, ты убиваешь меня!

А потом его язык осторожно касается бусины соска, проколотого серебряным колечком, прикусывает и легонько потягивает. Все, я в раю! Одна его рука ласкает правую грудь, а рот занят левой, и я с трепетом и ужасом понимаю, что между ног у меня все невероятным образом пульсирует, налито жаром и, Хаос Первозданный, сочится влагой истинной страсти. И я не могу удержать порывы своего тела в узде, меня прошивает одна за другой молнии и бьют прямо туда, где и так уже все объято пламенем. Да, я трусь бедрами об него, чувствуя, как его твердый, налитый член точно в такой же агонии пульсирует и жаждет ласки.

Изо рта, против моей воли, вырывается только жалобный скулеж. Я не знаю, чего хочу, я вся в огне, пылаю и вообще не соображаю, что происходит и что меня ждет в конце этой адовой пытки наслаждением.

- Сейчас, маленькая, сейчас будет хорошо, - рывок сарафана вниз до локтей, руки назад, зажаты между его ног и вот я уже не могу пошевелиться, но мне плевать. Совершенно, черт возьми!

Я слышу, как рвется ткань моих трусиков, как его пальцы касаются клитора, как сладко потирают налитую горошину, а вторая рука уже растягивает вход в святая святых.

– Не надо, - шепчу я в полубреду.

- Я все знаю, молчи, - и вновь его губы смыкаются на соске, посасывают, покусывают, пока руки нагло хозяйничают у меня между ног, уверенно и так порочно настойчиво. Соски покалывает, по позвоночнику прокатывает одна за одной волны подступающего наслаждения, ноги дрожат, а между ними все сжимается от небывалого напряжения, сильно, почти так, как невозможно терпеть, а потом взрывается невероятной вспышкой такого запредельного кайфа, что я чуть не отключаюсь от невозможности его пережить.