Мне, сильно ослабшему и неспособному не только толкаться, но и двигаться быстро, досталось место как раз рядом с парашей. Однако интеллигентный пленный, ехавший со мной в одном вагоне и «зауважавший» меня, уступил мне свое место. Хотя оно было почти рядом с парашей, но зато у самого окна. Сосед оказался одесситом. Я запомнил его имя и фамилию – Михаил Бровко.

Замечу, что в лагере было принято обращаться друг к другу только по имени, а часто – по прозвищу. Кличку или прозвище могли дать по названию города или области, где проживал пленный (например, «смоленский», «рязанский», «москвич», «мытищинский», «ленинградский», «киевлянин»), по характерной черте его внешности («косоглазый», «хромой», «длинный», «коротышка», «куцепалый»), национальности («хохол», «белорус», «осетин», «татарин»), профессии («маляр», «агроном», «комендант», «колхозник», «студент») и по разным другим особенностям человека. По фамилии или имени и отчеству обращались очень редко.

Вторым моим соседом в бараке стал чернявый молодой человек, очень похожий на кавказца, но со светлой кожей, – Артем Бабаян. Через два года после окончания войны я случайно встретил его в Москве. Мы отметили нашу встречу в его квартире. Тогда я узнал, что он не армянин, а еврей. В лагере он назвал армянскую фамилию и имя, чтобы избежать расстрела. Третьим соседом, расположившимся напротив меня, оказался высокий и сильный украинец – Иван из-под Полтавы. Мы составили своего рода «колхоз», поддерживая друг друга и делясь чем могли. Так, Иван сразу же предложил нам закурить. Мы договорились, что будем при отсутствии кого-либо из нас следить за вещами, чтобы их не стащили.

Часам к восемнадцати в нашем бараке все пленные окончательно расположились на своих местах. После этого к заходу солнца отобранный комендатурой лагеря старший барака и еще несколько человек из него принесли из пищеблока в деревянных ведрах (бадьях) картофель в мундире и чай, а на большом куске брезента – черный хлеб в буханках, маргарин в пачках и мясные консервы в металлических банках. Многие ели картошку вместе с кожурой, а кое-кто просил у товарищей очистки. В последующие дни среди обитателей бараков были и такие, кто искал картофельные очистки и другие пищевые отходы в мусорном баке лагеря.

Во время обеда кое-кто сразу же съел свой картофель, другие дожидались дележа хлеба, маргарина и консервов. Но эта операция оказалась очень сложной, так как приходилось разрезать килограммовую буханку хлеба на пять частей чьим-то плохеньким ножом. Еще труднее было разделить на 23 человек (таким же ножом и без весов) пачку маргарина весом 500 граммов и банку мясных консервов весом 750 граммов на 37 человек. При дележе этих продуктов их, как и картошку, предварительно раскладывали на шинели. Все внимательно следили за процессом дележа и делали по этому поводу подсказки и замечания.

Лишь несколько товарищей отложили на утро полпорции хлеба, а у большинства не осталось ни крошки. В общем, опробовав немецкий «деликатес» – маргарин и проглотив щепотку консервов, мы лишь раздразнили аппетит и почувствовали себя еще более голодными, чем раньше.

Когда наступила темнота и все легли спать, кое-кто задымил цигаркой, но большинство не разрешило курить, так как и без того в бараке не хватало свежего воздуха.

Многие пленные негромко разговаривали друг с другом, вспоминая довоенную жизнь, своих родных и близких и, конечно, еду. Мимо меня почти всю ночь непрерывно ходили к параше.

Часов в шесть утра нас построили на поверку, но двое пленных продолжали лежать на своих ложах. Оказалось, они умерли. Нас посчитали и приказали разойтись. Покойников унесли на шинелях в морг, а их вещи взял старший барака, чтобы потом решить, как с ними поступить. После завтрака, на который нам, как оказалось, был положен только чай, старший барака раскрыл вещевые мешки умерших и предложил разыграть их вещи – безопасные бритвы, полотенца, ножики и еще кое-какую мелочь. А кусочек хлеба покойного он отдал мне, как самому явному «доходяге». Но я отказался от «подарка» в пользу старшего по бараку, объяснив, что он заботится обо всех нас, а на это нужны силы. Все меня поддержали. Старший барака моментально проглотил тот кусочек. Желающих взять вещи покойных почти не было, поэтому их распределили без розыгрыша. Я увидел среди этих вещей чистую ученическую тетрадь и карандаш, которые мне охотно отдали.