С чёрным небом белая гладь.
К небесам обнажённые недра
Прижимаются всё плотней.
Горка снега – в ладони ветра…
Кто назавтра вспомнит о ней?
Бездомная рожь
Ведёшь к тревогам, ранам и утратам…
Закат алей и горячей горнила.
Забытая, сестра безвестным травам —
Ты нас одна в голодный год кормила.
Зачем так много ласки безответной
Нам отдаёшь, неблагодарным чадам, —
К обычной жизни, к смерти незаметной
Готовая на лоскутке песчаном.
Ты подарила нам внимание немое
И на ветру не растеряла веру,
И войны шли, и мор накатывал как море,
И сосны слали семена в иную эру…
О, как бы уберечь тебя от зноя злого
И от пурги укрыть, навеки остывая…
Ты разве не такая же, как наше слово —
Былинка слабая, открытая, сухая?
Мелеющий поток смывает и уносит
Несобственные наши имена и числа,
И у травинки, повстречавшей осень —
Одна вселенная, одна отчизна.
И слово, неподвластное ни гунну и ни готу, —
Его не выпросишь и не отнимешь силой.
Земля, вбирающая дождевую воду,
Всё сбережёт во тьме, сырой и стылой.
И всё с такой же незаметной болью,
С такой же волей, но ещё упорней,
На том же месте, словно сам собою,
Росток пробьётся из того же корня.
А ты меня зови бездомным братом
И уводи в огромный алый вечер, —
Сестра лесным волнующимся травам,
Кормилица негромкой нашей речи.
1982
Альгимантас Балтакис
1930
Из цикла «Анеле»
5. «Гуляет с каждым…»
Гуляет с каждым, дразнится,
Мол, ей какая разница.
И я грожу впустую:
«Ещё увижу – вздую!»
Она и в платье мятом
Под стать любой царевне.
«Тебя же чуть не матом
Песочат на деревне!»
Она не прячет взгляда.
Красивая, паскуда!
«Не нравится – не надо.
Тогда гуляй отсюда».
И, косы расплетая,
Идёт к постели прямо.
Красива, как святая, —
А ни стыда, ни срама.
6. «Целые сутки…»
Целые сутки
Кричали утки.
И я наблюдал
За длинным
За журавлиным
Клином.
Эй, молодо-зелено!
Вам, травы,
Шуметь не велено!
Сок с берёзы —
Весенние слёзы…
Эй, и ты тоже?
Плакать не гоже!
Мы тихо следим
За длинным
За журавлиным
Клином.
Тринадцатый месяц
Так сладко и просто, что в это не очень-то верю.
Неповторимое утро нам отдано просто – за так.
Нынче распахнуты настежь сердца и двери,
Но – ненадолго. А после – закат.
Что ж вы молчали? Я бы не тратил напропалую
Хрупких сокровищ, которых уже не верну.
На миг – эти губы, открытые первому поцелую.
Продолжите чтение, купив полную версию книги
Купить полную книгу